Анна Ивановна и Мария Ильинична

[1961 г.]

«Вкушая вкусих и се – умираю».

Они были различного возраста: Анна Ивановна уже на склоне лет – старушка, а Мария Ильинична – женщина в расцвете лет. Объединяла же их религиозность, набожность. Они были в родстве, и можно предположить, что Мария Ильинична в смысле религиозности была под влиянием Анны Ивановны. Жили они в Кирдах, неподалёку друг от друга. Старика Анны Ивановны звали Савватием, и когда шла роль о их семье, то называли их Савватеевы. Спросят, скажем, какую-либо девку: «где ты была?» Она отвечает: «У Савватеевых». Такое словопроизводство родовых имён по имени главы семьи было очень распространено в наших краях. Савельевы, Пименовы, Гурьяновы – все эти названия образованы аналогично с Савватеевыми.

Избушка Савватеевых расположена была вблизи озера, а огород – на самом берегу. Рядом с усадьбой их находилась часовня, которой кирдинцы гордились и законно, потому что она была большая, каменная с целым комплектом колоколов, походила на церковь. В ней в часовенный кирдинский праздник – Покров – с вечера служилась всенощная, а на другой день днём – торжественный молебен. Звон был целый день, как в церкви. В звоннице у ней обосновались голуби. У Анны Ивановны был огород, который славился большими «синоворотами» и морковками-великанами. «Синовороты» имели шляпы под стать зонтам, а морковки были такие, что из одной можно состряпать пирог. Вкус морковок был в обратной пропорции к их величине, но считалось, что главное их достоинство именно в величине и поэтому, если Анна Ивановны захочет кого-либо угостить морковкой, то постарается вырвать самую большую, с которой одному человеку, пожалуй, и не справиться. Анна Ивановна вечно о чём-то хлопотала по хозяйству. Её маленькая фигура то и дело сновала по дворе: от дома к погребу или амбару. То она заглянет в огород, то опять спешит в дом на своё рабочее место, т. е. к шестку. Хлопотливая, суетливая – такой она осталась у нас в памяти.

Марии Ильиничне было только около тридцати лет, когда в семье случилась страшная трагедия: заболел её муж Андриан Тимофеевич. Он был великан и силач, и это его и погубило. Он перестраивал дом и надсадился: один носил огромные брёвна, перетянул струну или, как у нас в простонародье говорят, «с пупа сорвал» и вот умирал во цвете лет. Сам он рассказывал об этом случае так: «поднял я бревно и в «нутре» что-то ровно «хрястнуло» и оборвалось. Ясно было, что нужно было ему сделать полостную операцию, но ни хирургия в то время, ни тем более врачебное дело в глуши ничего не могли ему помочь. Я с братом Иваном был у него за несколько дней до его смерти. Был жаркий день. В комнате было душно. Наседали надоедливые мухи. Пред нами лежала тень богатыря, живые мощи. Он глухо стонал. Да, это была ужасная картина, жестокая, потрясающая. Он уже не говорил, а издавал какие-то неопределённые звуки, из которых можно было понять только то, что его измучила боль, страдания. Скоро он умер. Дом остался не достроенным, хотя крыша и окна были уже сделаны. Осталось у него двое детей: мальчик Коля лет 10-ти и девочка Маня – лет 8-ми. Остались кони, коровы, полное хозяйство. Мария Ильинична нанимала работника и поддерживала хозяйство как-нибудь, пока не вырос сын. Была она женщина крепкая, работящая и с трудом перебивалась. Чем могли – добрым советом или по мелочи разными хозяйственными предметами – помогали Савватеевы. Была она, кроме того, женщиной строгих моральных правил и посвятила себя всецело воспитанию сирот – детей. Жила она наискосок от Савватеевых.

Наше знакомство с Анной Ивановной и Марией Ильиничной основывалось на том, что ежегодно в Великом посте они дважды приезжали в Течу «говеть» и останавливались у нас. Когда такой порядок установился, мы, дети, не знали, но потом когда «вошли в разум», узнали, что она приезжала на первой неделе поста и на Страстной. Этот порядок они строго соблюдали. На первой неделе они приезжали под вечер в чистый понедельник. Привозил их мальчик, сын Марии Ильиничны Коля, который тут же поворачивал лошадь, а иногда пару лошадей и отправлялся засветло домой. Заходили они в нашу кухню одетые в дублёные полушубки, с большими вигоневыми шалями на голове, замёрзшие и ставили на стол мешочек, рабенький в белую и синюю полоску из домотканного холста. Мы, дети, догадывались, что это гостинцы и по своей детской нетерпеливости сейчас же рвались к заветному мешочку, чтобы посмотреть, что в нём есть. Матери приходилось умерять нашу порывистость и разъяснять, что так поступать не прилично и что нужно в этом случае соблюдать известный этик, что мы потом и соблюдали. В мешочке они привозили кральки, шанежки с сушёной клубникой или смородиной. И то и другое было обильно залито постным из конопляных зёрен маслом; шанежки были сильно кислыми, но нами всё это воспринималось, как настоящие деликатесы. В связи с приездом говельщиц производилось некое изменение в «жизненном пространстве» кухни, а именно: Проня или Илья Петрович, смотря по тому, что из них в этом году был работником, переводился с полатей на площадку над голбцем, а полати предоставлялись в распоряжение Анны Ивановны и Марии Ильиничны. На другой день утром они вставали при благовесте великопостного колокола, умывались, молились Богу и уходили в церковь. Из церкви приходили к обеду. После обеда отдыхали, а под вечер опять уходили в церковь. Поужинавши, они забирались на полати, немного разговаривали на общие кухонные темы и предавались сну. В четверг и пятницу они пищи уже не принимали, а в пятницу, когда ходили на исповедь, они и домой приходили только под вечер. В субботу, когда нужно идти к причастию, они открывали свой узел с одеждой и одевались, вероятно, в то одеяние, в котором когда-то венчались: в чистую рубаху с вышивкой на вороте и по разрезу, в канифасовый сарафан с вышитым поясом и кистьями, чистые Христовы невесты – и раненько отправлялись в церковь на правило. На обед им наша мамаша всегда стряпала пирог из груздей.

На Страстной [неделе] пробраться в Течу было труднее и сопряжено было с некоторым риском при переправе через реку. Приезжали они в этом случае в Великий понедельник утром и сразу отправлялись в церковь. Вечером в этот день они ещё принимали пищу, а в следующие дни – только после причастия Анна Ивановна иногда оставалась и на Пасху, помогая в стряпне нашей матушке.

Что привлекало этих двух женщин на эти «говения», которые они сделали правилом своей жизни? Непогода ли, распутица ли – они, не смотря ни на что, отправлялись в Течу, отрываясь от своих хозяйств. Были они безграмотными и не искушёнными и не посвящёнными в глубочайшие тайны христианского вероучения. Что же влекло их сюда?

Их привлекало благообразие, установленного церковью «говения», благообразие богослужений, связанных с этим. На время говения они отрывались от жизненной сутолоки, от всех мелких забот, от одуряющей обстановки у печки с горшками, ухватами, клюками. В эти дни они находили в себе человека в человеке и, раз вкусивши этого ощущения, они стремились повторять и повторять его. В эти дни лица их светились особым, внутренним светом, их движения и обращение с другими людьми были проникнуты особым спокойствием и благородством. С этой именно целью и учреждено было «говение».

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 368-373 об.

Находится только в «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «свердловской коллекции» отсутствует. В «свердловской коллекции» имеется очерк «Тяжёлая судьба Марии Ильиничны Черепановой» в составе «Очерков по истории села Русская Теча Шадринского уезда Пермской губернии». Часть VII. (1967 г.). (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 384).