Иуда Искариот

(ответ Леониду Андрееву)

Искариотом его называли по происхождению из деревни «Кариоты». Он был одним на двенадцати учеников – апостолов Христа. В числе их были четыре евангелиста, два писателя «посланий», были проповедники, как, например, Андрей, который по преданию проповедывал христианство в Скифии и смежных с ней странах. А Иуде было определено судьбой быть предателей своего учителя, в связи с чем имя его сделалось символом предателя – Иуды.

Неизвестно, когда и при каких обстоятельствах он стал апостолом, в чём выражалась его деятельность и когда у него созрела мысль предать своего Учителя. Известно только время, когда он был объявлен предателем и с какого момента он приступил к выполнению роли предателя. Рассказывали, что когда происходила «тайная вечеря» Учителя со своими учениками перед отправлением его на «страсти», он, Учитель, делал завещание своим ученикам и сказал, что один из них должен предать его. Когда они всполошились и стали спрашивать его каждый о себе: «Не я ли, Господи», - он сказал, что предаст его тот, кто обмакнул вместе с ним руку в солило за столом, где они «вечеряли». А это и был Иуда.

Тогда Иуда ушёл и стал готовиться к предательству своего Учителя.

Из истории предательства Иуды ещё известно, что он пришёл в Гефсиманский сад, где томился в предчувствии страданий его Учитель, провёл с собой людей, которые должны были его арестовать, и предал его, причём, как деталь этого события, передавали, что он поцеловал его, а это было условным знаком, кого нужно было взять.

Говорили ещё о том, что предательство он совершил в корыстных целях – за тридцать серебренников, а потом удавился, а в одной старообрядческой книге («Кормчей») слово «удавился» пояснено: «т. е. женился».

Миф об Иуде Искариоте самый жестокий по своему содержанию и направленности из известных нам мифов. Его, как и другие, создала необузданная человеческая фантазия, лишённая опоры в нормальной умственной деятельности, основанной на опыте жизни, организованном в систему науки. Этот миф родился на перекрёстке двух других мифов, как производное от их скрещивания. Один из этих мифов представлял из себя проекцию человеческой фантазии в прошлое, а другой – проекцию в будущее, причём оба они построены были на одних и тех же явлениях жизни, которые никак не могла объяснить человеческая мысль. Этими явлениями были различные формы человеческих страданий – тяжёлого, изнурительного труда и физических мучений, например, при родах. Когда люди, бессильные преодолеть эти мучения, страдания, направляли свою мысль в прошлое, то лёгкая фантазия рисовала им картину «золотого века» о жизни в раю, а вместе с этим и то, как они не сумели удержать это своё счастье. В мифе рассказывается, что они позавидовали Богу, своему создателю – захотели всё знать, как это доступно было ему одному, и были за это жестоко наказаны: мужчине было определено в поте лица добывать хлеб, а женщине – в болях родить детей. Люди сами придумали этот жестокий миф и сами не смогли примириться с жестокостью его. Тогда они направили свою фантазию в будущее – создали проекцию в него, и стали жить надеждой на то, что должен явиться человек – Мессия, который своими страданиями и смертью искупит «первородный грех» людей и освободит их от того наказания, «проклятия», которое было наложено на них за «первородный грех» их предков. Такой человек, по признанию некоторых людей, нетерпеливых, по мнению других, явился. Это был учитель Иуды. Встреча с ним была роковой для Иуды, потому что на него именно, совершенно необоснованно, возложена была задача подвезти его Учителя к «страстям», через которые он должен был снять клятву, заклятие с людей. Расправиться с Учителем враги его могли и без «услуг» Иуды, тем более что эта расправа была предусмотрена, так сказать, была запланирована уже мифом, а Иуда введён был в миф в качестве мелодраматического героя, как Риголетто в одноимённой опере Дж. Верди. В самом деле, Иуда показан в мифе в критические моменты: во время «вечери», когда Учитель делал завещание своим ученикам; дальше в Гефсиманском саду, когда Учитель переживал мучительный страх перед «страстями» - просил своего отца, чтобы миновала его эта «чаша», но оговаривался: однако чтобы он сделал по своей, отцовской, воде, а не по его, сыновней. И в той, и другой картине подчеркнут драматизм развивающихся в мифе событий, рассчитанной на сильное эмоциональное впечатление. В мифе в образе Иуды объективизированы самые отрицательнее черты человека: предательство, корыстолюбие, лицемерие. Опозорен самый высокий акт проявления человеческой любви – поцелуй. Возникает вопрос: для чего это потребовалось? Чтобы найти виновника? Но ведь трагическая развязка мифа была уже предопределена: Учитель должен был пострадать для искупления рода человеческого от «первородного греха»; это было то, что выражается логическим законом conditio sine qua non (основание, без которого суждение не может существовать). Не была определена только форма, какую должны были принять «страсти». Ясно, что сгусток Иудиных пороков нужен был для того, чтобы свалить на него жестокость самой концепции искупления – сделать Иуду лично ответственным за «страсти» Учителя. Так именно и поступили почитатели Учителя. Они сложили о нём такие, например, песнопения: «Лучше бы было тебе, Иуда, не родиться», - сравнивая его поступок с поступком «разбойника благоразумного», говорили, обращаясь к Учителю в памятные дни о «нём»: «не дам тебе лобзания, как Иуда, а признаю тебя, как разбойник». Они назвали его беззаконным сребролюбцем. Но это было заведомым желанием «спутать карты», в данном случае спутать две плоскости, на которых построен миф, а именно: плоскость, на которой лежала основа мифа – неизбежность «страстей» и плоскость личного участия в мифе Иуды, что относилось только к форме проведения «страстей». Образ Иуды показан противоречиво: он признаётся лично ответственным за то, что в основе своей было детерминировано, т. е. определено помимо его воли. Миф о Прометее был построен по строгому закону «достаточного основания»: он похитил с неба огонь, и за это был прикован к скале. А за что был наказан Иуда? В одном из мифов о нём говорится, что он повесился, но за что? За то, что судьба связала его жизнь с жизнью другого человека, обречённого на «страсти», но он за это не может быть признан лично ответственным, как не может быть признан лично ответственным человек, сброшенный с высоты и при полёте сбивший другого, оказавшегося на его пути. Миф об Иуде построен в обход логики, он алогичен. Путаница эта идёт от неправильного понимания свободы личности, что является камнем преткновения для многих мыслителей аристотелевой логики.

Своеобразное понимание образа Иуды мы находим у Леонида Андреева. Он показал Иуду в своём рассказе навыверт, а именно, что он предал своего Учителя из любви к нему – из желания его обожествления. Ошибка Л. Андреева состояла в том, что он изобразил Иуду в отрыве от концепции идеи о Спасителе, по которой значится, что Иуда был участником только «страстей» своего Учители, а не был проповедником его божественного происхождения.

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 405. Л. 62-76 об. (рукопись), 44-49 (машинопись).