Мария Владимировна*

Она была старшей дочерью Теченского протоиерея Владимира Александровича Бирюкова и женой старшего брата Пети Иконникова – Александра Алексеевича. В семье она была третьим по счёту ребенком, а после неё было ещё восемь человек детей, из которых один брат рано умер. Если распределять детей по поколениям, то её нужно отнести к старшему поколению.

В детстве она, как и все дети семьи, пронесла суровую школу, лучше сказать – систему воспитания своего батюшки. Эта система была строгой, но только внешне строгой, и в этом был её коренной недостаток. Она, эта система не вела к внутренней организации характера детей, а только к показной стороне: на глазах – одно, а за глазами – другое. По существу, эта система вырабатывала у детей только лицемерие. Строгость и требовательность отца, не мотивированные какими-либо внутренними соображениями, а часто соединявшиеся с грубостью, только озлобляли детей и толкали их в объятия распущенности за границей непосредственной отцовской опеки. Эта система на примере уже двух первых сыновей потерпела крах: они оказались неудачниками в учении. Мария Владимировна, находясь за чертой отеческой опеки, т. е. уже замужем, однажды отомстила отцу за эту систему, сказав ему: «Вот, папочка, сколько Вы не следили за нами, а мы с Сашей, будучи женихом и невестой, всё-таки целовались». Папочка проглотил пилюлю. В дальнейшем эта система ещё больше дала брешь: мать, будучи слабой по характеру и не будучи в силах преодолеть грубость мужа в отношениях с детьми, стала на путь скрывания их проступков от отца, т. е. по существу попустительствовать им в их неблаговидных поступках. Вместо того, чтобы взыскать с них за проступки и наказать их, она старалась всячески их выгородить, оправдать, только бы не узнал отец. Ясно, к чему могла привести эта система воспитания: к безответственности детей.

Мария Владимировна лицом походила больше на отца. Она обладала очень хорошим голосом, с исключительно приятным тембром. Если бы этому голосу придать школу, так сказать, оправу, она бы могла очень далеко продвинуться, тем более, что она очень любила пение. Любовь к пению сопутствовала ей всю жизнь и в значительной степени определила содержание её жизни.[1] Началось с того, что будучи замужем за священником, она стала преподавать пение в сельской школе из любви к этому делу. В доме появилась фисгармония, появилось много нот, она составила детский хор из школьников и стала разучивать с ними песни. Когда старший сын их, Сергей, подрос и поступил в Камышловское дух[овное] училище, он стал учиться игре на фортепиано у Михаила Михайловича Щеглова и сделался присяжным аккомпаниатором для этого хора. Немного самоуком стал подыгрывать и Александр Алексеевич. Детский хор регулярно собирался на спевки, и исполнялись песни на два голоса, например, свадебная: «В чистом поле за рекой светит месяц золотой» и др. В конце концов, она добилась неплохого звучания хора.

На Рождестве она устраивала для школьников ёлки, на которых выступал хор и декламаторы. Однажды за одним декламатором не доглядели и он очень странно стал декламировать «Бесы» А. С. Пушкина. Вдруг слышали, он читает: «Коням, барин, тяжело… мочи» и ещё подобные этому несуразицы. Что такое? Посмотрели в книжку, оказалось, что в ней некоторые слова в строчку не уходили, сносили в другую строку, разделяя один порядок слов от другою чертой, он же, не обращая внимания на разделяющую черту заучивал строчки, хотя получалась и бессмыслица.[2] Устройство ёлок и вечеров для школьников было большой заслугой Марии Владимировны.

Затем она переключила этот детский хор на церковный, что было её давнишней мечтой. В это время в Сугояк был назначен новый псаломщик Иван Николаевич Калашников[3], жена которого – Мария Ивановна тоже кончила Екатеринбургское епархиальное училище и была певица. Двое они и составили остов хора. Они иногда выступали и solo. Например, из песнопений епархиального училища они запомнили музыку «Отца и сына и Святого Духа», очень красивую, её и исполняли дуэтом. Слабой стороной хора в зимнее время было отсутствие тенора и баса: хор получался однородный. Зато в летние месяцы приехавшие на каникулы семинаристы восполняли этот недостаток. В Ильин день в Сугояке был престольный праздник, и в этот день сугоякский хор был особенно полнокровным. Херувимскую пели: муз[ыка] Сарти[4], «Милость мира» Виноградова[5], «Отче наш», так называемую «Ласточка». Нечего говорить об «Отца и сына»: две Марии заливались соловьями. Марию Владимировну особенно увлекало и занимало то, что она была регентом хора.

Зиму 1903 г. Петя Иконников проводил дома, в Тече. Из Сугояка время от времени приезжала пара резвачей на гастроли в церковном хоре. На Рождество его вызвали в Сугояк. В это время сугоягский хор был в полной силе. Особенно эффектно пели «Кто Бог велий, яко Бог наш». Начиналось песнопение величественным forte – «Кто Бог велий, яко Бог наш». Дальше дуэт soprano, и contralto: «Ты еси Бог, творяй чудеса» (два раза) – piano и снова forte: «творяй, творяй, творяй чудеса» и снова mezzo forte: «творяй чудеса». Верхние ноты fortissimo уносились высоко в купол и церковь была полна звуков. Это была высшая точка достижений хора, и Мария Владимировна не преминула воспользоваться этим и осуществить ещё одну свою мечту: поехать с концертом к знатным людям села. Днём к дому Егор подал пару резвых лошадей: сивку-иноходца, под названием «Филин» - в корню и Чалка – в пристяжках. В большой камере, как сельди в бочке, кто сидя, кто стоя разместился хор Марии Владимировны и отправился по Сугояку к знатным людям его: учительнице Марии Семёновне, к купцу Алексею Яковлевичу Шишкину, к земскому гласному Абакумову. Высшая мечта Марии Владимировны была осуществлена.

Летом 1914 г. в Ильин день в Сугояке было получено известие о начале войны. В этом году в Сугояке было последнее наиболее полное стечение гостей.

В Сугояке было много перепето. Стены комнаты, где стояла фисгармония (зало), впитали в себя много звуков. Здесь пел ансамбль семинаристов из Прикамья. Здесь перепето было всё из заветной нотной тетради Пети Иконникова: «Братья, рюмки наливайте», «Ноченька», «Что ты склонилась, зелёная ивушка» и др. Здесь было спето многое из сборника Карасёва.[6] Здесь пелось под аккомпанемент фисгармонии «Лорелея», «Сердце красавиц», «Спи, моя красавица» и многое, многое, что было в нотной тетради Петра Алексеевича. Здесь, наконец, всем коллективом родни пелись любимые песни: «У зари, у зорюшки», «Мне всё равно», «Ты причаль, моя рыбачка» и др. Партию soprano неизменно вела Мария Владимировна.

С поступлением Александра Алексеевича в Казанскую духовную академию, Мария Владимировна поступила учительницей в деревню Бакланову, в двух верстах от Течи. На её руках остались: две дочери и сын. Старший сын был в Казани, старшая дочь училась в Шадринской женской гимназии. При ней были младшие сын Игорь и дочь Гали. Жили они при школе, которая только что была выстроена земством.

После О[ктябрьской] р[еволюции] семья переехала в Каменский завод. Здесь Мария Владимировна и пережила большую трагедию семьи – гибель Александра Алексеевича. При поисках его после ареста ей объявили, что он был застрелен при попытке к бегству (?). Однажды ей одна из знакомых сказала, что будут похоронены несколько людей и в том числе будет и «он». Она ходила провожать «умерших», среди которых, как ей говорили, был и «он». «Он» ли был, или нет – неизвестно, но она думала, что она проводила «его».

После гибели мужа, Мария Владимировна работала в Каменском заводе заведующей детской библиотекой. Она продолжала и здесь своё любимое дело: она сорганизовала детский хор, с которым она выступала на вечерах. Много раз она получала премии и подарки за свои выступления с хором. Здесь у ней опять случилось несчастье: умерла её младшая дочь Гали от воспаления мозга. Её угнетала какая-то скрытая мысль: она часто спрашивала у кого-либо: есть ли загробная жизнь? За несколько лет до своей смерти она писала своей двоюродной сестре Марии Сергеевне, что она уже «изжила» свой век и с благодарностью вспоминала свою семейную жизнь с Александром Алексеевичем. Года за два до смерти она жила в Свердловске у дочери и сына. Она была уже совсем больна: у ней разрушался позвоночник и она стала меньше ростом; кроме того у ней было выпадение прямой кишки. Одним словом, организм её был совсем ослаблен. Потом она уехала в Бийск к своему старшему сыну и здесь через полгода скончалась, не дожив немного до семидесяти лет.[7]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 28-34.

*В составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» воспоминаний автора.