Михаил Аркадиевич Рычков

[1961 г.]

«На реках Вавилонских…

Тамо седохом и …»

В своём последнем письме он сообщил мне, что только что в марте т[екущего] г[ода] переехал из Сугояка в посёлок Усольцево в 20 километрах от Сугояка, в 5-ти километрах от Осолодки и в 6-ти километрах от Бродокалмака. Сообщил он также о том, что Сугояк застраивается новыми домами, что дом свой в Тече он продал и что из Течи некоторые люди разъезжаются в разные стороны. Посёлок Усольцево, пишет он, «расположен среди лесов большой площадки. Воду берём из колодца, расположенного у самых наших ворот. Вода хорошая … Переселено в посёлок Усольцево два посёлка: Панова – в начале июня 1960 г. и Осолодка с 15-го марта и до сих пор переезжают».

… Мы встретились с Михаилом Аркадиевичем через 58 лет на том месте, где были раньше деревня Черепанова, через которую мы раньше ездили в поле. Деревня эта была не большая, но довольно зажиточная, с огородами по берегу реки Течи. По существу эта деревня была заречной улицей Течи. Теперь из деревни переселялись последние жители, среди которых оказался и Михаил Аркадиевич. Мне с трудом удалось повидаться с ним во время посещения Течи в 1960 г.

Теча оказалась отрезана от Черепановой колючей проволокой вышиной в 2 ½ метра, укреплённой на цементных столбах. Эта изгородь с густо расположенной на ней колючей проволокой проходит вдоль всего села по самому краю горы и везде вывешены дощечки с предупреждением, что подходить к реке строго запрещается. Таким образом, наша любимая речка Теча, воду которой мы называли «священными водами» оказалась за колючей проволокой и всё пространство, где раньше были прекрасные огороды, теперь оказалось вымороченным, хотя было много зелени, и по-прежнему текла вода. Всё мертво там, где летом жизнь кипела…. Мертво, как на кладбище.

Подъезжать к Черепановой пришлось от Баклановского бора, где расположен жалкий мостик через реку. Я встретил Михаила Аркадиевича в доме, который был на половину уже разобран и был, очевидно, последним, предназначенным к сносу. Передо мной стоял мужичок с густой бородой в шапке-ушанке, хотя было лето, невысокий, в пиджаке и брюках, сильно поношенных и обшарпанных, в сапогах. Встреча была неожиданной. Что сказать по поводу встречи? Нужно иметь пылкую фантазию и хорошую зрительную память, чтобы через 58 лет и в такой изменившейся обстановке найти в лице то, что мы видели друг у друга тогда, когда мы были пятнадцатилетними. Стояли мы друг против друга, смотрели друг на друга и искали прошлые черты, а находили только слабые намёки на наши «пятнадцать».

У Михаила Аркадиевича был в Тече дом, где тогда жила его жена, а он жил у дочери из-за пчёл, а дочь переезжала в Сугояк. Встреча была мимолётной, потому что меня ждала машина. Успели сняться на фото. Опять встаёт тот же вопрос: Что сказать по поводу встречи? Грусть, одна грусть! И эта несчастная река Теча, вода которой отравлена радиоотходами, и эта несчастная Черепанова, разрушенная «до основания», и мы – два старых пня – всё, всё одна грусть! Разрушенные детские воспоминания.

Михаил Аркадиевич был сыном сельского учителя Аркадия Захаровича. Отец его учительствовал в селе Нижне-Перопавловском, в шести верстах от Течи. Мы учились вместе в Камышловском духовном училище в течение четырёх лет. Камышловское духовное училище, как видно, было на славе, если даже сельский учитель за 150 вёрст отдавал в него своего сына на учение. Для проезда в Камышлов Мише Рычкову нужно было тоже держать путь на Каменку, поэтому я со своим отцом бывал у Рычковых, чтобы договориться о подводе до Каменки. Жили они тогда где-то за церковью и по-видимому в собственном доме. Что говорить – жили не богато: в доме почти не было никакой обстановки. Как ухитрялся Аркадий Захарович, получая 25 рублей в месяц жалованья, учить своего сына в духовном училище да при наличии двух дочерей, которых он потом, кажется, учил в Шадринской женской гимназии – было для нас загадкой. Учился Михаил посредственно. Жил на квартире. Ничем не выделялся из массы товарищей: не был певцом, не участвовал ни в постановках на вечерах, ни в журнале, который «духовники» выпускали. Одним словом, был незаметным мальчиком. В августе 1902 г. мы держали вступительные экзамены в Пермскую духовную семинарию, и он не был принят. С этого момента мы и потеряли друг друга: дороги наши разошлись. Теперь из его писем я узнал, что он работал учителем в Кирдах, встречался в то время с нашей старшей сестрой – Александрой Алексеевной, консультировался с ней по вопросам школьной работы и т. д. Сообщил он также, что в первую империалистическую войну был на фронте в районе Белоруссии. Из его писем я узнал, что его дядя – Александр Захарович – был долгое время учителем в Беликуле, где позднее учительствовали наши сёстры. Наконец, я выполнил его поручение – разыскал в Свердловске его племянницу – Людмилу Александровну, которая замужем за свердловским инженером Добошинским, сыном бывшего управляющего известного у нас на Урале в дореволюционное время пивовара-фабриканта Поклевского-Козелл.[1] Теперь Михаил Аркадиевич на пенсии и занимается своим любимым делом – пчеловодством. По почерку его писем я вижу, что учение в Камышловском духовном училище не прошло для него бесследно: в почерке определённо видна система обучения чистописанию Михаилом Михайловичем Щегловым, но вот обучение пению, очевидно, прошло втуне, потому что вспоминает он добром Михаила Михайловича и просит передать ему «большущий привет», а вот о пении ничего не говорит, между тем, главное, чему нас учил Михаил Михайлович – это было, конечно, пение.

При летучей встрече в Черепановой мы вспоминали наших учителей – Петра Васильевича Хавского, Ивана Кузьмича Сахарова, Александра Андреевича Наумова и др. Так, через 58 лет мы вспомнили нашу бурсу: вспомнили и тёмные стороны, но в основном добром, следуя традиционному правилу: «Наставникам, хранившим юность нашу, не помня зла, за благо воздадим».[2]

Михаил Аркадиевич прожил в наших краях и удостоился «видети кончину» их. Вот он пишет о том, что из Течи уже начинают разъезжаться. Речь идёт, конечно, о конце Течи. На её месте будет такое же голое пространство, как и на месте Черепановой, Баклановой, Пановой – всех этих деревень Теченской волости. Все они, как и Осолодка, были на реке Тече. Судьба крепко подшутила над рекой Течей и над теми селениями, которые на ней были построены. Здесь останутся только могилы отцов, и бурьян покроет место прежнего жилья. Всё строится заново, а старое разрушается «до основания». В нашей стране теперь убираются посёлки, и на месте их появляются моря; вырубаются девственные леса и на месте их возникают новые города, заводы. Людская энергия разбужена до предела, и страна стремительно движется вперёд – по пути прогресса – к коммунизму.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 437-441 об.

Находится только в «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «свердловской коллекции» отсутствует.