[Немецкая оккупация]

В феврале 1918 г. немцы вступили в город. Было воскресенье, и, как всегда, жители города из христиан после обедни прогуливались по главной улице. Вдруг вдали на линии шоссе со стороны фронта появилась чёрная точка. Точка эта по мере приближения к городу росла и, наконец, можно было отчётливо различить впереди приближавшегося кортежа небольшую машину с немецким офицером, а за ней штук десять громадных автомашин с плотно стоящими на них немецкими солдатами, с ружьями на боку. «Гости» кричали: «Здравствуй, Русь!» Через два часа они уже разместились в городе, и их стало не видно: они как бы притаились. На другой день в город вошли тучные баварцы и ещё кое-какие военные части непрезентабельного вида, вероятно, «поскребышки» населения, мобилизованные в конце войны. Через некоторое время мы узнали, что немцы разоружили армию польского генерала Довбор-Мусницкого в количестве шестидесяти тысяч, стоявшую под Бобруйском.[1]

Первое распоряжение немецкого коменданта по городу, расклеенное в разных местах, имело следующие пункты: принимаются к хождению на равных основаниях русские, польские и немецкие денежные бумажные знаки по соответствующему курсу; за спекуляцию деньгами – расстрел. Немцы восстановили земство. Банк приступил к своим обычным операциям. Учебные заведения, в том числе – духовное училище, которое из-за отсутствия учеников не работало, представляли коменданту ведомости на выдачу жалования на немецком языке, и банк в соответствии с резолюцией выдавал деньги. Представитель от немецкого командования присутствовал на заседаниях земской управы, причём при входе в зал снимал шпагу. Военный пастор во время богослужений приходил в собор и на пасхе стоял в алтаре. От населения требовалось, чтобы при встрече с немецкими офицерами, мужчины снимали головные уборы. В городе появился немецкий книжный магазин, но не было заметно, чтобы немцы стремились развивать торговые операции. В общем, в городе создалась своеобразная идиллия: немецкие офицеры были гостями в богатых еврейских семьях. Жизнь в городе шла своим чередом, но у населения исподтишка «скупались» продукты сельского производства, т. е. прямо сказать – выкачивались эти продукты на потребу отощавшему за войну немецкому населению. Немцы в это время разбили уже свой лоб о Верден[2], но от солдат это скрывалось. Заговоришь с кем-нибудь из них, то они только и твердили, начитавшись своих газет (а их хорошо ими снабжали): «Энглянд – капут», «Франкрейх – капут», когда уже ясно было, что война ими проиграна, и назревал немецкий «Октябрь».

Ушли немцы из Слуцка в конце октября или начале ноября точно в день и час, которые они объявили населению. Перед уходом командование их ещё разыграло комедию с приведением служащих под германское подданство с приложением отпечатка пальца. Наши «победители» при уходе больше походили на мокрых куриц. Ходили слухи, что когда это воинство проходило через Польшу к домашним пенатам, то поляки пораздевали его и оно голеньким заявилось домой. Подтвердилось известное изречение Наполеона Бонапарта, составленное на основании его собственного опыта: «От великого до смешного только один шаг».