ВИЗОВСКИЙ ПЕРИОД УЧЕБНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
П. А. ИКОННИКОВА

 

В средине июля 1923 г. Пётр Алексеевич Иконников приехал в Екатеринбург искать работу. В губоно[1] он встретил Александра Владимировича Затопляева, который там работал инструктором по школам соцвоса. Раньше они близко не встречались, но так как оба они были, во-первых, пермскими семинаристами, а, во-вторых, казанскими «академиками», то по пословице – «Рыбак рыбака видит издалека» контакт между ними легко установился, и П. А. был назначен инспектором губоно. П. А. скоро понял, что работа инспектором не по его «складу». К тому же он скоро заболел дизентерией в тяжёлой форме, чуть, было, не отправившись ad patres.[2] По выздоровлении он отказался от работы инспектором и был 10/X назначен преподавателем русского языка в школу фабрично-заводского ученичества (ФЗУ) на Верх-Исетском заводе, называвшемся тогда «Красная Кровля». Никогда не думал раньше П. А., что ему придётся работать если не непосредственно на заводе, то во всяком случае для завода и в непосредственной близости к заводу. Но вот судьба забросила его на завод, и он не без некоторой радости вступил в черту завода.

 

«Красная кровля»

 

Кто читал роман Фёдора Гладкова[3] «Цемент» и помнит, как там описан завод в момент возвращения на него Глеба Чумалова, тот примерно сможет представить, какой была «Красная кровля», когда П. А. увидел её впервые. Может быть, немного лучше, но только немного же. Незадолго перед этим методом субботника была разрушена домна, которая была на авансцене завода, если смотреть на него со стороны Верх-Исетского пруда. Сломана она была так, как раньше действовали «разрушители машин»: злобно, как чёрное пятно прошлого, как символ прежнего гнёта, насилия. Торчали только остатки фундамента, как оскал черепа. Плотина перед заводом не была закрыта: по ней прогоняли скот с одной стороны посёлка на другую; по ней проезжали и провозили всё необходимое. Она была изрезана колеями, образовавшимися в распутицу, на ней валялись вахлаки соломы сена. От дыма заводских труб здание заводоуправления было покрыто копотью и на плотине на перилах и затворах тоже лежал густой слой окалины и грязи. Узенький деревянный коридорчик с доской, на которую навешивались рабочие номерки, вёл во внутреннюю рабочую часть завода. За столом при выходе в завод сидел вахтёр. В заводе работали следующие цеха: мартеновский с литейным, сутуночный, листопрокатный с пархозом, электрический, листобойный, кузнечный и механический. Основными были так называемые горячие цеха: мартеновский, сутуночный и листопрокатный. Все процессы в этих цехах в большинстве случаев производились, как говорится, вручную. Так, на мартене завалка в печь материалов производилась при помощи подвесной лопаты руками двух-трёх рабочих; в сутуночном цехе рабочие, вооружённые длинными крючками, расправляли горячие полосы металла и оттягивали их к машине, которая резала их на стандартные сутунки. Особенно неприглядной была картина в листопрокатном цехе: здесь сутунки прокатывались в листы с «подмусориванием» (побрасывался древесный уголь), отчего рабочие задыхались в жаре и копоти и домой уходили с таким густым налётом окалины на лице, что светились только глаза. Душевых не было. Транспорт внутри завода был, главным образом, конный. Насколько патриархальными были порядки на заводе свидетельствуют, например, следующие картины, которые можно было тогда наблюдать: в литейный двор мартена иногда заходили блуждающие овцы; в канал, по которому спускалась через завод вода из пруда, ставили удочки, а иногда прямо из цеха кидались купаться. Больше было техники в механическом цехе, но всё оборудование было устарелым. Одним словом, во всём были видны следы дореволюционной отсталости, «демидовский» Урал. В таком виде предстал перед П. А. Верх-Исетский завод «Красная Кровля» в момент поступления его в школу ФЗУ.

 

Школа ФЗУ ВИЗа

1923-1924 (первая половина) гг.

 

Школы ФЗУ, как известно, были детищем комсомола: он был их шефом, идейным вдохновителем и организатором. В хозяйственном отношении они были подчинены предприятиям, на базе которых они организовывались. В методическом руководстве, в организации учебного процесса, в вопросе назначения учителей они подчинялись профобрам. И, наконец, в обеспечении учеников спецодеждой, в наблюдении за охраной труда они были на попечении соответствующих завкомов. В Екатеринбурге, нынешнем Свердловске, были следующие профтехнические школы типа ФЗУ: ВИЗовская, Ленинская (ткацкой фабрики им. Ленина), печатников (полиграфкусы), швейников, конторгуч (предприятий, контор) и механическая на бюджете горпрофобра. Как видно заметна была большая пестрота школ по их профессиональным уклонам.

ВИЗовская ФЗУ была открыта в 1922 г., следовательно, П. А. вступил в неё на другом году её существования. Школа помещалась в север[ной] части второго этажа конторы завода, где раньше, как говорили, помещался архив завода. Раньше здесь была одна большая комната, в которой настроили деревянные перегородки из не особенно толстых досок, так что в каждой комнате, хотя не очень сильно, была слышна речь в другой комнате. Всего было образовано четыре комнаты; две из них были маленькие: одна для III класса и одна как учительская. Вешалка была на площадке у лестницы.

В школе было три класса: самым полнокровным был первый класс (35 человек), а малочисленным третий класс (9 чел[овек]), а всего в школе было около 70 человек учащихся. Было очень тесно, причём первый класс был даже проходным. То обстоятельство, что школа находилась в конторе и не была изолирована от последней (была, например, общая уборная), конечно, порождало разные трения со служащи[ми] конторы и во всяком случае не содействовало налаживанию дисциплины в школе: были жалобы на недисциплинированность учеников. Ученики были исключительно из семейств ВИЗовских рабочих, с низким образованием, за исключением учеников III кл[асса].; большинство из них имели подготовку за два-три класса. Они не были приучены к школьной дисциплине.

В школе на первых порах её существования ([19]23-24 гг.) проходились: русский яз[ык], география, математика, физика, черчение, элементы материаловедения и сопротивления материалов. На производстве ученики были распределены в механическом и кузнечном цехах и обучались на токарей, слесарей, кузнецов, два мальчика в модельном цехе обучались модельному делу. Несколько учеников учились на чертёжника в техническом бюро. Для обучения были приставлены к ним инструкторы. Школа не имела никаких предметов наглядного обучения: доска и мел были основными средствами обучения.

Кроме П. А., все остальные учителя работали по совместительству: они работали в конторе и были техниками. Зав[едующий] уч[ебной] частью и преподаватель математики – В. А. Половинкин – тоже работал в конторе секретарём АХО (административно-хозяйственный отдел). С высшим образованием были два преподавателя: П. А. и преподаватель физики – инженер-экономист С. И. Кутунов. Весной 1924 г. в школе горпрофобром был направлен ещё на преподавание математики М. М. Широков, кончивший Уральское техническое училище.

Заведующим школой был рабочий, по специальности токарь по металлу, Николай Димитриевич Осокин. Он был выдвинут на эту работу партийной организацией завода. Что говорить о том, как необычно было для П. А. после директоров в гимназии и коммерческом училище – статских и действительных статских советников – видеть заведующим простого рабочего, видеть и переживать диктатуру пролетариата в действии. Но нужно сказать, что Н. Д. Осокин был исключительно тактичным и деликатным человеком, не в пример другим директорам высших учебных заведений позднейшей формации, которые за двойной дверью своего кабинета в коврах, утопая в мягком кресле, с холодным видом высокого чиновника небрежно развалившись, со столь же небрежным тоном спрашивали посетителя: «Что Вам?» Н. Д., очевидно, по поводу того, что П. А. учился в семинарии сказал: «семинаристы хорошие учителя». Н. Д. также был заботливым в материальном обеспечении учителей. Часть зарплаты тогда выдавалась учителям наравне с рабочими натурой: на заводе была своя мельница и при ней склад. С этого склада учителя получали муку, рыбу-кету, кое-что из сладкого (конфетку) и кое-какую мануфактуру. Позднее на заводе были выпущены боны – денежные знаки местного назначения, и Н. Д. выдавал их учителям. Н. Д. имел какое-то техническое образование, может быть, самообразование и не был совершенно отсталым технически в вопросах теории, по крайней мере, настолько, чтобы разбираться в вопросах программы по специальным предметам; в вопросах производственного обучения он, вероятно, был даже сильнее преподавателей-техников. Сильную сторону его как заведующего школу составляло то, что он хорошо связан был с руководящими организациями завода, хорошо знал производство и многих заводских рабочих. Самым затруднительным для него было, конечно, руководство учебным процессом, а особенно то, что ему не на кого в этом деле было опереться: коллектив был в основном случайный, ученики пока что (вначале) не были организованы, а между тем по-новому нужно было организовать отношения между учителями и учениками. Был такой случай: учитель физики С. И. Кутунов предложил ученикам приветствовать его перед уроком вставанием. Когда об этом узнал Николай Димитриевич, то крайне раздражённый он пришёл в класс и категорически запретил это делать. В декабре 1923 г. был организован ученический комитет (учком) и после этого стала налаживаться школьная среда.

В частной жизни Н. Д. был общительным человеком. На вечеринках, редко устраиваемых, он был душой общества: возьмёт гармонь, развернёт её меха и, склонив голову на бок, запоёт: «В саду ягода малинка под прикрытием росла». Во второй половине 1924 г. его перевели на работу в горпрофобр.

 

1924 (вторая половина) и 1929 гг.

 

На смену Н. Д. Осокину был назначен Михаил Васильевич Чистяков. Он был тоже выдвинут партийной организацией завода. Он был совсем молодым – 22-23 лет, участник гражданской войны.

Школа была переведена в отдельное здание, со значительно бо́льшей площадью. По-новому был поставлен вопрос о профиле подготавливаемых ею специальностей рабочих, а именно перед школой была поставлена в качестве основной задача – готовить рабочих «горячих» цехов – мартеновского и прокатных. Таким образом, в школе оказались налицо две школы: отмирающая, готовившая рабочих для подсобных цехов, и вновь созданная для подготовки рабочих «горячих» цехов.

Заводоуправление размахнулось ещё шире и дало школе задание охватить всю заводскую молодежь, включая и учеников на счетоводов. Стал по-новому вопрос и о наборе в школу в «горячее ученичество»: возраст принимаемых был повышен до … лет, резервы детей ВИЗовских рабочих были исчерпаны и наборы стали производиться с биржи труда. Таким образом, в школе появились не только подростки разных специальностей, но и разного возраста и с различным прошлым. Что касается подготовки токарей, слесарей, электромонтёров, то и учебные планы и программы по ним более или менее определились, но что касается подготовки в «горячие» цеха, то тут ничего не было готовым: мало того, было сказано: «не ждите – создавайте сами».

В составе преподавателей произошла полная перемена: старые все выбыли, влились новые – на половину учащаяся молодежь вузов, работавшая по совместительству. Появились люди новой специальности – обществоведы. В школе, как в цехе, была своя контора с бухгалтером и счетоводом, своя машинистка. Школа усиленно приобретала оборудование учебные пособия. Коллектив работников с инструкторами достигал до двадцати человек. В этот момент П. А. был назначен заведующим уч[ебной] частью. Вся работа по организации «горячего ученичества»: выработка учебного плана, программа теоретического и производственного обучения легла на комиссию из заведующих цехами: мартеновским – Н. П. Бояршинова, сутуночным – М. Н. Челищева и листопрокатным – Н. А. Лоцманова. Четвертым и главным членом комиссии был преподаватель спец-курсов школы – Филипп Иванович Рябов, а председательствовал зав[едующий] школой М. В. Чистяков. В комиссии обнаружились расхождения во взглядах на теоретическое обучение. Так, зав[едующий] листопрокатным цехом Н. А. Лоцманов, который афишировал себя изобретателем (нагревательных печей в листобойном цехе) определённо недооценивал значение теоретической подготовки и старался во всём её сузить. Хуже того, он даже ученикам в цехе говорил, что и не нужна, например, химия, и этим делал «медвежью услугу» преподавателю спецкурсов. Но, так или иначе, программы были выработаны и представлены в Главпрофобр, где были одобрены.

 

Блуждания по методическим «дебрям»

 

Что в старой, дореволюционной школе типа гимназий существовал шаблон преподавания – это бесспорно. Как велось обучение? Учитель объяснял (читай: рассказывал) новый урок; на некоторых уроках, например, по физике, химии демонстрировал опыты, потом указывал, где об этом прочитать по учебнику и давал задание – заучить. Редко, как некое чудачество, делалось вступление к замечанию, что нужно заучить урок, как это применял в этом случае преподаватель истории в Пермской мужской гимназии Иванов; после объяснения урока он спрашивал у учеников: «вы об этом раньше знали?» Они отвечали: «Нет». – «Ну, так теперь знайте» - заключал он.

Великая Октябрьская соц[иалистическая] революция смела всё старое, одряхлевшее, в том числе этот шаблон в преподавании. Пробуждены были творческие силы учителей: твори, дерзай! Выдвинута была новая идея – метода в работе. Важно не только – что преподать, а ещё и как преподать! От преподавателя требовалась не только программа, но и план урока и метод работы. В связи с этим появились: новая профессия – методист и новые учреждения – методические кабинеты. Твори, но в уме держи – нужно проверять себя, критиковать свои действия. Нельзя допустить, чтобы мысль сделалась рабом желания, увлечения, фантазии, иначе избранный тобою метод окажется порочным. Вот так и случилось со школами соцвоса, а именно: в какой-то момент критическое отношение к комплексному методу было ослаблено, и, в конце концов, работа по нему привела ad absurdum.[4] Начали с правильного суждения о том, что предметы, вещи, события нами воспринимаются комплексно. Нельзя, например, думать, что в нашем мозгу есть отдельные точки, в которых М. В. Ломоносов представлен: в одной – как поэт, в другой – как химик, в третьей – как философ. А между тем обо всём о нём говорится в разных науках, в разных предметах. А нельзя ли все различные предметы уничтожить и оставить одни комплексы? Логично? Как будто – да! А вот посмотрим, как также логично подошел к некоему комплексу Вася Бирюков[5] по вопросу питания. Ему предложено было меню: гороховый суп, рисовая котлета и клюквенный кисель. Ход мысли: в желудке ведь это всё придёт в комплекс, ergo зачем направлять блюда по отдельности, нужно смешать в тарелке и проглотить в комплексе. Логично? Как будто – да!

И вот начались «танталовы муки» учителей с комплексами, чтобы стереть всякие грани между предметами. Потребовалось специальное постановление Центрального органа партии, чтобы поставить учебные предметы на прежнее место. Дана была установка: увязывай один предмет с другим, но предметы, как таковые, не шевели.

Нечто подобное произошло с дальтон-планом в школа[х] типа ФЗУ. Знали, что это «блюдо» иностранное, а именно: американское. Но тогда ещё не было борьбы с «преклонением перед Западом» и В. М. Молотов[6] ещё не сказал: «Нет ничего отвратительнее преклонения перед Западом». Тогда, наоборот, считали: «Америка передовая страна, демократия». И началось!

Теперь трудно припомнить, кто первый сказал «да», но если бы собрать сейчас всех деятелей того времени по школам ФЗУ и поставить перед ними этот вопрос, то заведующий тогда областным методическим кабинетом по этим школам Сергей Георгиевич Соничев, положив руку на сердце, мог бы сказать: не я ли, Господи? И это он сказал бы по принадлежности: ведь он именно тогда и руководил школами в этом отношении. Как распространялась идея дальтон-плана? По цепной реакции. Помните, как в «обществе» распространялась мысль о сумасшествии Чацкого? По этому же методу. Вот как это можно представить наглядно. Некто пришел в областной методический кабинет. Вопрос т[оварища] Соничева: «Слышали? На «Ленинке» перешли на дальтон-план. А как у вас?» - «Д…д…д, а, думаем, готовимся. Во всяком случае – не отстанем от других». Встретились двое: из учителей школ ФЗУ. Разговор: «Слышали? Ложкин, говорят, перешёл (читай: перевёл занятия) на занятия звеньями. А у вас как?» - «Д…д…д…а, думаем, готовимся. Во всяком случае – не отстанем от товарищей». На очередном методическом собрании ставится доклад об опыте. Признаётся, что учеников нужно приучать к коллективной работе, а это достигается при работе звеньями. Снова в кабинете Соничев: «Слышали? В конторгуче перешли на свободное расписание. А у вас как?» - «Д…д…а, думаем, готовимся, во всяком случае, не отстанем от товарищей». На очередном методическом собрании зачинатели делятся опытом: «На чём собственно основан переход на свободное расписание?» - «Ну, а как же? Вот, например, у вас стоит в расписании первым русский язык, а у кого-либо из учеников в это время желание заниматься физикой. Ведь ясно же, что занятия по желанию будут продуктивнее. Каждому по опыту это ясно». Итак, долой расписание! Да здравствует свободное расписание!

И вот… машинистки по школам развёртывают рулоны бумаги, режут на стандартные части и целый день печатают задания по всем предметам. Преподаватели разобрали вороха заданий. Начались уроки. Преподаватели сидят в кабинете. Ученики звеньями заходят в кабинеты, получают литературу и «коллективно» занимаются. В один час представители разных классов могут обратиться к преподавателю за разъяснением, а могут и не обратиться. Преподаватель наблюдает то за одним, то за другим звеном.… Всё стройно и благополучно. Настал день проверки: докладывает о работе звена «учинённый брат». Преподаватель принял работу звена.

Дозволялось иногда применять и «обычные классные занятия», но это уже компромисс, и считалось, что это уже второй сорт.

Все были в тисках дальтон-плана, а мысль шла всё вперёд и вперёд. Летом [1936] г. т[оварищ] Соничев приехал из Москвы с новой установкой на метод проектов, но в этот именно момент и вышло постановление о комплексах в школах соцвоса. Всем было ясно, что это разорвалась цепь великая, которая ударила и по барину и по крестьянину. Прекратилась скачка по методам: методу проектов уже не суждено было увидеть свет.

На этом же кончилось и руководство П. А. учебной частью школы ФЗУ ВИЗа: он перешёл работать на курсы рабочих.[7]

 

Ученические организации в школе

 

Председателем учкома был выбран ученик III класса Соболев Пётр. Выбор был удачный. Он оказался очень толковым и энергичным руководителем. Комсомольской организацией завода ему была поручена работа с пионерами. Он подобрал для этого дельных ребят, как, например, Белоглазова Валентина и Медведева Виктора. Последний организовал ещё отряд «Синей блузы». В выходные дни школа наполнялась детскими голосами. В самой большой комнате школы была поставлена постоянная сцена. На ней очень часто выступали «синеблузники» и самодеятельный школьный драмкружок. Дирижёрами были ученики школы: Медведев и Романовский. Устраивались антирелигиозные вечера в дни больших религиозных праздников: Рождество и Пасху. Одной из форм антирелигиозной пропаганды были тогда инсценировки акафистов Карлу Марксу. Инсценировки эти были грубоватыми, но в те времена они не казались такими, а казались интересными. Однажды были организованы революционные «кстины» (крестины). В то время это была очень распространённая форма антирелигиозной пропаганды. Матери ребенка подносились подарки. Учком объявил о наречении новорожденного и произнёс речь с пожеланиями матери и новорожденному.

В школе аккуратно выходила стенгазета. Были номера выполненные художественно. Были свои поэты: Коля Сомов и Леонид Носов. Он писали стихи в подражание Безыменскому и Маяковскому. Носов на всю жизнь привязался к деятельности в газете и в последующее время работал в малолитражных заводских газетах. Кузнецов Пётр был прозаик и писал повесть, которая, однако, не была опубликована. Не обошлось и без любителей плагиата. Так, Тююшев Константин в стенгазету присылал за своей подписью даже стихи Пушкина, но был разоблачён.

В школе работал кружок НОТ (научная организация труда). Его создателем и руководителем был преподаватель этого предмета в школе – студент Уральского университета Николай Димитри[еви]ч Мехоношин, большой энтузиаст этого дела. Кружковцам выдавались карточки учёта времени, которые потом разбирались на собрании. Кружок, несомненно, имел воспитательное значение.

Н. Д. Мехоношин был также любителем коллективной декламации. Так, им была поставлена коллективная декламация «Левого марша» Маяковского. В школе существовал небольшой кружок эсперантистов.

Была широкая демократия. На общих собраниях широко критиковались преподаватели и заслуженно и по недоразумению. Так, был случай, когда ученик Телицын выступил с обвинением преподавателя химии Ф. И. Рябова в том, что он скрыл от учеников один химический знак. Когда его спросили: какой же именно знак? Он сказал: «Знак Зеро». Последовал гомерический хохот. В то время в кинотеатрах шёл фильм «Знак Зеро» и наивный юноша отнёс его к химическим знакам.

Вообще же отношения учеников, за исключением очень редких случаев, были корректными и дисциплина на занятиях много лучше, чем в школах соцвоса в последние годы.

Пятном на школе остались три случая самоубийств учеников школы: два случая уже по окончании школы, а один в момент обучения в ней. Первый случай – повесился выпускник 1925 г. Федя Пермяков на почве семейных неурядиц. Второй случай был очень странный и загадочный с Морозовым Иваном. Он был юноша высокого роста и могучего сложения. Учили его на кузнеца, и он по физическим данным соответствовал этой профессии. Его недостатком было слабое общее умственное развитие: теория ему давалась тяжело. Он был членом кружка НОТ, был очень аккуратный, исполнительный. Все его уважали и называли по имени и отчеству: Иван Тимофеевич. Избрали его после П. Соболева, окончившего в 1925 г., председателем учкома. Ему приходилось быть председателем собраний, руководить прениями, а он плохо разбирался в ходе прений и особенно был бессильным, когда нужно вести дело к резолюции. Он хорошо только усвоил один момент собрания, когда предлагалось принять проект резолюции за основу. Об этом он только и говорил. По окончании школы И. Т. зачислен был в штат кузнечного цеха кузнецом. Скоро стали замечать за ним странности, например: увидит он, что директор завода ходит по цехам, оставляет работу и присоединяется к нему – то ли для охраны его, то ли для наблюдения за ходом работы на заводе. Он стал резким в суждениях о ком-либо. Так, он о ЦК партии отзывался критически: «там только Сталин человек, а остальные «лапша» (последнее слово было его любимым). Как-то я его встретил и пригласил в школу. Он так ответил на это, что он, дескать, прийти придёт, но как ревизор. Наконец, удивила всех его выходка в деревне Палкиной, вблизи Свердловска. Летом он пришёл туда, вызвал руководителей деревни, разнёс их и ушел. Однажды он пришёл в контору по какому-то делу и при выходе из неё бросился под поезд.

Третьим самоубийцей был ученик Пермяков, которого готовили в прокатчики. Он был очень жизнерадостным. В школе его всегда можно было видеть поющим, танцующим. И вдруг приходит известие, что пришёл он домой (он был из рабочей среды), взял охотничье ружьё, зарядил, приставил дуло ко рту, ногой нажал на курок и… был таков. Оставил записку, в которой в туманных словах написал, что он убедился, что жизнь есть борьба и пришел к решению покончить с собой.

 

П. А. работал в школе ФЗУ по август 1931 г.

В 1924 г. он проходил курсы по переподготовке преподавателей в Екатеринбурге. Был делегатом от школы на съезде-конференции деятелей профтехнического образования в Москве.[8]

Работал заведующим фабрично-заводскими техническими курсами с 25/VIII 1931 г. по 17/IV 1932 г. и преподавателем сменного ВТУЗа на ВИЗе с 17/IV 1932 г. по 1/IX 1932 г.

Одновременно с работой в фабзавуче был преподавателем географии – на ВИЗовском отделении рабфака УПИ и металлургического техникума ВИЗа.

С 1/IX 1932 г. по 1/IX 1935 г. работал преподавателем русского языка, секретарём и библиотекарем в Вечернем коммунистическом университете при ВИЗе.

С 1/IX 1935 г. по 1/III 1936 г. работал преподавателем русского языка на производственно-технических курсах ВИЗа и с 23/III 1936 г. по январь 1939 г. на курсах мастеров соц[иалистического] труда ВИЗа.

Всего П. А. на ВИЗе проработал около шестнадцати лет во всех видах учебных учреждений его. За это время он познакомился со всеми руководящими работниками завода. Среди рабочих у него осталось много друзей, с которыми он встречается и до сих пор. Какие это прекрасные, сердечные люди! Его бывшие ученики по ФЗУ уже на пенсии. Многие погибли на войне. Некоторые получили высшее образование и теперь работают инженерами. Прошло много лет, а встречи с ними всегда сердечные, хорошие. Двоих заведующих школой ФЗУ – Н. Д. Осокина и М. В. Чистякова – уже нет в живых. Из учителей ФЗУ нет в живых Н. Д. Мехоношина, Н. А. Исупова. На пенсии Ф. И. Рябов. Профессором работает А. П. Зимин. Где то ещё работают М. М. Широков и З. М. Шулина. Нет в живых наших бухгалтеров – И. Н. Колясникова и М. Д. Брагина, но ещё здравствуют все три машинистки: И. Я. Кондинская, З. Д. Болотова и А. А. Кунгурова.

Все его ученики на курсах мастеров на пенсии. Многие или умерли, или погибли на войне.

Различные воспоминания остались от различных учебных учреждений. Вот, например, Комвуз. Естествознание (философию природы) читал профессор медицинского института Константин Павлович Ягодовский (в Свердловске был на положении высланного из Москвы). Какие приёмы он употреблял, чтобы сосредоточить внимание слушателей: то застучит кулаками по столу, то вдруг широко размахнёт рукой и быстро зашагает по комнате. Навсегда останутся в памяти собрания учителей русского языка в Комвузе (основном и в филиале). Увлечение теорией Марра.[9] Горячие споры! Соревнование в изучении теории. Нет теперь в живых П. И. Нестерова, … Маркачёва. Где-то на пенсии И. В. Кисментьев.

Грустные, к сожалению, воспоминания связаны с курсами мастеров соц[иалистического]. труда. Нет в живых директоров: Г. Г. Колобаева и Василия Захаровича [Зыкова]. Последний убит в боях за Халхин-Гол. Дикий случай с преподавательницей математики Раисой Ивановной Васильевой, которая позднее, работая где-то в другом учебном заведении, повесилась! Всё её преследовали какие-то призраки и вот финал. Говорили, что было увлечение каким-то женатым человеком… и борьба мотивов. Была цветущая девица, правда, на пути к бальзаковскому возрасту.

Ещё более дикие случаи с учившимися на курсах мастеров соц[иалистического] труда. Никулин – резчик из крупносортного цеха. Скромный, деликатный, на редкость спокойный… и вот… убил жену и трёх детей. Нашёл себе «другую»… Жил уже отдельно от семьи. «Та» подбивала не платить алиментов. Решил развязаться. С работы ночью пришёл в домик, где жила семья (дом был собственный) и зарубил. На суде рассказывал, что девочка побольше, когда увидела, что он зарубил мать, ещё сказала: «папка, что ты делаешь?» и.… Чтобы скрыть убийство, решил сжечь домик, выпустил из домика собачку (пожалел), облил трупы и внутренности дома керосином и зажёг, но дело было зимой, изба была в снегу и пожар не удался: соседи скоро заметили и потушили пожар…

Жданова – контролёр. Был кружок друзей: Жданова, её подруги… и молодой рабочий из листопрокатного цеха… Друзья жили дружно, иногда устраивали вечеринки, выпивали. И вот однажды подруга возьми и скажи, что она думает купить дом и что у неё уже есть и деньги на покупку дома. И с этого момента в кружок вошёл ещё один член – дьявол. И вот… однажды, как всегда гуляли, выпивали. У подруги была дочь – девочка 6-7 лет. Её отвели к соседям, завели патефон и совершили. Труп убрали в ящик дивана. По плану было намечено, что молодой человек утром возьмёт девочку у соседей и утопит в проруби, но в том момент, когда он явился за девочкой, то встретил уже представителя от МВД. Жданова вышла на работу, но сообразив, что дело идёт не по намеченному плану, отпросилась домой и скрылась, но была поймана.

Суд проводила ученица П. А. по юридическому ин[ститу]-ту А. Г. Соколова (заочница, член обл[астного] суда). Узнавши, что Жданова – ученица П. А., она пригласила его на суд. И вот на суде учитель и ученица были на расстоянии 2-3 метров. Взоры встретились.… Когда Жданову спросили, почему она вилкой выкорявила глаза у убитой, она спокойно (она всё время была спокойной) сказала: «говорят, в глазах убитых остаётся отпечаток»…

Ждановой было 22-23 г. Училась она хорошо. Суд постановил: расстрелять Жданову. Тоже – Никулина.

 

P.S. Работа на ВИЗе была для П. А. хорошей школой. В детстве он хорошо узнал жизнь крестьян, их быт. От этого времени у него осталось много знакомых и друзей в деревне. О рабочих он ничего не знал. Знал только из песни: «Вставай, поднимайся, рабочий народ». Теперь он узнал и жизнь рабочих, их быт, работу. П. А. вспоминает об этом периоде своей жизни с удовлетворением.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 723. Л. 121-136 об.

 

[1] Губоно – губернский отдел народного образования.

[2] ad patres – по-латински к отцам.

[3] Гладков Фёдор Васильевич (1883-1958) – русский советский писатель, классик социалистического реализма. Автор производственного романа «Цемент» (1925) и др.

[4] ad absurdum – по-латински к абсурду.

[5] Имеется в виду Бирюков Василий Павлович.

[6] Молотов Вячеслав Михайлович (1890-1986) – советский политический и государственный деятель. Председатель Совета Народных Комиссаров СССР в 1930-1941 гг.

[7] В 1931 г.

[8] В 1928 г.

[9] Марр Николай Яковлевич (1864-1934) – российский и советский востоковед, филолог, историк, этнограф и археолог, создатель «яфетической теории».

 


Вернуться назад



Реклама

Новости

30.06.2021

Составлен электронный указатель (база данных) "Сёла Крыловское, Гамицы и Верх-Чермода с ...


12.01.2021
Составлен электронный указатель "Сёла Горское, Комаровское, Богомягковское, Копылово и Кузнечиха с ...

30.12.2020

Об индексации архивных генеалогических документов в 2020 году


04.05.2020

В этом году отмечалось 150-летие со дня его рождения.


03.05.2020

Продолжается работа по генеалогическим реконструкциям


Категории новостей:
  • Новости 2021 г. (2)
  • Новости 2020 г. (4)
  • Новости 2019 г. (228)
  • Новости 2018 г. (2)
  • Flag Counter Яндекс.Метрика