Александра Алексеевна Игнатьева*

«Сейте разумное, вечное»

Н. А. Некрасов.

Она родилась в 1877 г. в семье дьячка одной из церквей г. Перми. Когда ей было два года, родители её переехали в Зауралье, и в нём, Зауралье, она прожила всю свою жизнь. В семье она была вторым ребёнком, а после неё было ещё шесть детей, из которых одна – девочка Катя – умерла в детском возрасте. Как это всегда бывает в многодетных семействах с ограниченными средствами для существования, ей в детстве пришлось няньчиться с младшими братьями и сестрой Катей. Детские годы, однако, она всегда вспоминала добром: у ней были друзья, были интересные игры. Особенно вспоминала об одном мальчике, который был организатором их детских игр и называл девочек «сороками».

По окончании сельской школы, она поступила учиться в Екатеринбургское епархиальное училище, причём поступление для неё, как дочери сельского дьячка, было сопряжено с некоторыми затруднениями. Дело в том, что епархиальное училище в то время не располагало достаточной площадью для обучения в нём большого количества девочек, и некоторые родители высказывались за то, чтобы принимать в него только дочерей священников, а дочери «прочих» де-скать проживут и с начальным сельским образованием. Но такая «теория» была, к чести сказать нашего духовенства «взята в штыки», и выход стали искать в направлении расширения необходимой для училища площади. Счастливым случаем для девочки явилась возможность жить на первых порах у дяди, родного брата матери, священника одной из церквей Верх-Исетского завода.[1] Но ходить на занятия в училище было далеко, и девочка при первой представившейся ей возможности перешла в общежитие. Любопытно, что монашки (училище было при женском монастыре[2]), которым поручено было топить печи в училище, уже тогда предвосхитили идею самообслуживания и заставляли девочек приносить, а то и колоть дрова.

Девочка училась хорошо и с успехом закончила обучение к 17-ти годам.[3] С этого возраста она и стала сельской учительницей. Первое назначение она получила в село Соровское Шадринского уезда. Ей посчастливилось начать педагогическую деятельность под руководством опытного учителя И. П. Коурова, о котором она с благодарностью вспоминала всю свою жизнь. Через два года она была назначена учительницей в одну из близких к её родному селу деревень и с этого момента она жила с родителями до самой их смерти: она на праздники и каникулы приезжала домой. Так она считалась постоянным членом семьи, а одно время она и учительствовала в своём родном селе. Личная её жизнь в это время сложилась так, что она на всю жизнь осталась одинокой.

Материальные условия у родителей к этому времени сложились так, что ей пришлось помогать им учить бо́льшую половину семьи. После голодного года, хозяйство отца значительно пострадало, а когда у него зимой украли лошадей, ему пришлось оставить сельское хозяйство. Трудно учесть, в чём выражалась помощь дочери, но обновки из одежды для детей часто делала она. Нужно было отправлять детей не учение, расходоваться на дорогу – это тоже делала она. По хозяйству то то, то другое тоже приобретала она. Одним словом, её двадцать пять рублей месячного жалованья шли в общий семейный котёл.

Что значило быть сельской учительницей в то время? Это, прежде всего, значило заниматься в какой-либо деревенской избе, в тесноте, в холоде. Земство только ещё начинало тогда строить школы. Далее, это значило испытывать постоянную недостачу учебных пособий – бумаги, книг. Одно то, что учитель должен был заниматься один с тремя группами да ещё в одной комнате – уже говорило за себя. Так, в 1903 г. учительница, о которой идёт речь, занималась в школе деревни Баклановой, в 1,5 верстах от родного села. Каждый день её привозили в школу и обратно домой. Школа помещалась в так называемой горнице деревенской избы. Теснота невозможная, холод, шум, толчея – таковы были условия работы. Естественно, что когда она возвращалась домой, то, прежде всего, забиралась в кухне на печку, чтобы отогреться. Конечно, со временем условия для занятий улучшались и улучшались, но хлебнуть горя приходилось крепко.

Благодеянием были летние каникулы. Собиралась вся семья. В селе было много молодёжи, устраивались спектакли, пикники, вечера. Она была участницей спектаклей, любительницей попеть, танцевать. На её глазах происходили смены поколений. Люди её поколения уже разлетелись по разным краям матушки России. Подросло уже то поколение, которое она нянчила в детстве. Подросла и сделалась учительницей её младшая сестра. Старики уходили со сцены. В 1916 году умер отец. Через год произошла Октябрьская революция. Через родное село пронёсся шквал гражданской войны.

Октябрьская со[циалистическая] революция застала её в возрасте 40 лет, из которых 23 года составлял стаж её педагогической работы. Нужно было в корне менять и быт, и привычные приёмы учительской работы. В деревне, может быть, резче, чем в городе пришлось переживать ломку старых понятий и привычек на новые, потому что некоторые вопросы жизни были поставлены деревенским руководством прямолинейнее, чем это было в городе. Например, однажды в дом, где она жила с матерью и младшей сестрой явилась делегация из сельсовета и потребовала: убрать иконы. Мать, старый во всех отношениях человек, т. е. и по возрасту, и по своему мировоззрению, естественно, отказалась выполнить это требование, выраженное в форме категорического императива, и, таким образом, получилась неприятная размолвка между семьёй учительницы и сельсоветом. В село прибыл из Челябинска выходец из него, переселившийся в город на работу железнодорожником для налаживания жизни по-новому – Павел Васильевич Лебедев, который ориентировал жителей села на отношение к учителям, как к классово-чуждому элементу и показал и пример этого отношения к учителям: когда однажды чествовали героев революции, павших в борьбе за неё, он прямо скомандовал учителям встать на колени. В области методики преподавания сделан был решительный крен в сторону комплексов. Построение комплексов явилось своего рода «ахиллесовой пятой» в их работе. Вопрос ставился так: покажи – «какое веруеши». Это вызвало среди учителей такое смятение, что они не сразу поняли, что же им нужно делать и обращались с просьбой ко всем, чтобы им помогли построить тот или иной комплекс. В такой обстановке пришлось нашей учительнице перестроиться на новый лад. Между тем прежние годы тяжёлой школьной работы не прошли даром: у ней открылась изнурительная болезнь – fibroma uteri.[4] В 1924 г. в Свердловске ей сделали операцию. Два брата осторожно перевозили её домой на лошадях из Катайска. Везли на телеге, заблудились и в тёмную ночь подъезжали к деревне Ворониной, население которой издавна стяжало себе печальную славу разбойников и воров. По дороге в лесу встретили несколько человек, сидячих у костра. Один из них спросил: «как торговал товарищ». Было похоже на то, что вот-вот воры подойдут потрошить, но обошлось благополучно.

Люди, руководившие в то время в районе народным образованием, решили, что учительницы – две сестры, дочери дьячка, не могут работать в том селе, где служил их отец, и их стали переводить по разным сёлам. Дома жила только старушка мать, а они приезжали только на каникулы. В 1926 г. умерла мать: таяла, таяла… и умерла в возрасте 76 лет. На некоторое время сёстры устроились ещё на работу в родном селе. Смерть матери была тяжёлой утратой, и им помогала в хозяйстве соседка Татьяна Павловна. Навещала также и знаменитая в селе кондитерским искусством, всегда дружно относившаяся к ним Матрёна Сергеевна. С ними жил временно ещё их брат Иван. Когда началось раскулачивание, их перевели в село Беликуль. Дом, наследство от отца, пришлось продать за бесценок. Их собственно и перевели в другое село, чтобы вынудить продать дом, на который имели виды кое-кто из влиятельных на селе людей. В 1938 г. умерла младшая сестра, оставив после себя мальчика 15 лет, который и остался на попечении старшей сестры. После смерти младшей сестры, старшая со своим племянником переехала в г. Верхнюю Пышму, в 8 километрах от Свердловска, где работал плотником на заводе ранее переехавший сюда из родного села брат [Иван – ред.]. Здесь она продолжила учительствовать в начальной школе, а мальчик тем временем закончил школу-десятилетку. Жили они у брата. Мальчик, по окончании десятилетки, подал заявление для продолжения образования в Ленинградское артиллерийское училище, в которое и был вызван на приёмные экзамены, но в пути его застало объявление войны. Он был участником войны – артиллеристом и возвратился после демобилизации.

Во время войны он материально поддерживал свою «няню», как он её называл, высылая на её […].[5]

После демобилизации он устроился на работу в Свердловске, получил комнату и взял к себе «няню». Она, однако, заметно дряхлела, а схвативши грипп, слегла и уже не вставала. У ней заметно ослабела и умственная деятельность. Вдруг она начнёт фантазировать и рассуждать: «Вот говорят, что мама умерла, а она жива, она живёт в Тече», или вспомнит Течу: «эх, скажет, сейчас бы в Тече забраться на кухонную печку и погреться». Когда стало ясно, что дни её сочтены, её перевезли опять в Верхнюю Пышму к брату. Здесь 6/V 1952 года в день своего дня рождения в возрасте 75 лет скончалась сельская учительница, дочь диакона на псаломщической вакансии села Русско-Теченского, Шадринского у[езда], б[ывшей] Пермской губ[ернии] Алексея Ивановича Игнатьева – Александра Алексеевна Игнатьева и похоронена здесь на кладбище. Накануне ещё она попросила дать ей гитару сыграть что-нибудь. Этой игре она научилась у отца. Любила играть и петь.

Провожали её в могилу только родные. Товарищи по школе послали венок. Проработала учительницей в школе 50 лет и умерла пенсионеркой с обеспечением – 150 рублей в месяц. Вся жизнь её без остатка была отдана родительской семье и её потомству.

Недавно племянница рассказала о её сердечной тайне, которую она ей поведала: почему она осталась навсегда одинокой. Предполагалось ею и вторым сыном Теченского протоиерея – Константином, что они поженятся, и она отказала двум претендентам на её сердце. Но судьба жестоко насмеялась над их планами: старший её брат вперёд женился на старшей сестре предполагаемого жениха и, таким образом, планы их были разрушены. Она в этом случае увидела указание перста Божьего и осталась на всю жизнь одинокой. Обижалась она перед смертью на своего воспитанника – сёстриного мальчика за то, что он не познакомил её со своей невестой, о существовании которой она достоверно знала.

Из воспоминаний о ней:

Сокращённо ею звали «Нюта». Как это название было произведено от полного «Александра»? Старшего сына Александра сокращённо звали «Саня». Чтобы отличать названия сокращённо мальчика и девочки, её стали звать «Санюта», а потом – сокращённо: «Нюта». Кто не знал тайны происхождения этого слова, что бывало, впрочем, редко, её называли «Анюта», от слова «Анна». Теченский же протоиерей, в соответствии со своим семейным стилем называть своих детей – Мишка, Колька и т. д, всегда звал её «Нютка», хотя ей было уже под 40 лет. Так, примерно, за месяц до своей смерти он почему-то завёл речь о ней – de morte – и провозгласил: «Сначала похороним Нютку». Увы? Он обманулся и сам умер раньше неё. Из её баклановских учеников один – Димитрий Бобыкин – по окончании сельской школы учился ещё в Далматове на учителя церковно-приходской школы. В благодарность за обучение его в сельской школе и чтобы показать, каким он стал грамотным, он написал сочинение «О воробье» и посвятил ей. Оно начиналось словами: «Воробей – это ярый пролетарий и коммунист в царстве пернатых». Стиль сочинения был превыспренний, и сразу возникло сомнение: откуда автор набрался такой премудрости. Сомнение скоро разрешилось: в одном из номеров «Нивы» за прошлые годы найдена была статья, которую он списал. После революции он пошёл по судейской линии, но вспомнил ли он о плагиате, который он совершил – осталось тайной.

В Камышловском духовном училище, а позднее – в Пермской дух[овной] семинарии учился сын торговца из села Соровского Шадринского у[езда] – Степан Неверов. Он был учеником Александры Алексеевны. Узнавши, что автор сего её брат, он завёл с ним о ней речь и поделился хорошими воспоминаниями.

В 1927-1928 гг., когда автор сего работал в школе ФЗУ ВИЗа, в числе его учеников оказался Осколков из села Беликульского. Учитель обратил внимание на то, что у него была грамотность выше, чем у других, а главное на то, что у него была заметна привычка писать аккуратно, с соблюдением каллиграфии. На вопрос учителя: у кого он учился в школе, ответ последовал: у Александры Алексеевны.

Она любила петь и учила школьников песни петь в порядке, так сказать, воспитательной работы. Любимой её песней, которую она пела со школьниками, была на слова стихотворения «Кто он?» - «Лесом частым и дремучим, по тропиночке лесной». В стихотворении говорится о Петре I. Если она пела одна, то обычно мелодию исполняла в партии дисканта; если же ещё кто-нибудь с ней пел, то она переходила на второй голос – вторила альтом.

Когда она работала в школе Верхней Пышмы, то около школы посадила немного картошки вместе со сторожихой. Когда картошка выросла, то кто-то её своровал и у ней, и у сторожихи. Потом выяснилось, что сторожиха сначала «сама себя обворовала», а потом попутно и её.

Из братьев в жизни ей больше всего приходилось иметь дело с братом Иваном, и они друг друга иначе и не называли, как Ваничка и Нютонька. Им же одним и пришлось хоронить отца, мать и сестру. Судьба их соединила и после смерти: спустя два года после её смерти брат Иван был похоронен рядом с ней на кладбище Верхней Пышмы.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 41-50 об.

*В составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» воспоминаний автора; авторский заголовок очерка: «Сельская учительница».