Драматический кружок школы. Октябрины

Драмкружок был вторым предметом гордости школы. Самое главное достоинство его, чем гордились сами кружковцы, заключалось в том, что он был самобытный: сами они без всякой посторонней помощи его организовали, свои самобытные у них были режиссёры, сами они подбирали репертуар, одним словом – никому не кланялись. Если бывали срывы, а они бывали, кружковцы сами себе говорили: «ну, что-ж сама садик я садила, сама воду пролила». Считалось, что это область искусства, а это дело тонкое – не всякий может его понимать: так кружок и получился самобытным, неприкаянным, а это повело к тому, что репертуар его был пёстрый, подчас не выдержанный идейно. Между режиссёрами шла скрытая борьба, не соревнование, а именно – конкуренция. Оба они походили друг на друга только тем, что были разносторонне одарёнными и принадлежали к типу тех людей, о которых говорят: «он и чтец, и жнец и в дуду игрец». Один из них, Романовский, был зачислен в школу с биржи труда, из беспризорных. Он был талантливый юноша. Таланты его были разнообразные: он и артист, он и художник, он и оратор. Но беспризорность его не прошла для него даром: он сделался разбросанным, не укладывающимся в режим школы. К тому же его баловали, и это ещё больше его портило. Его привлекали картины и типы ницшеанские, и это проявилось в том, что он добился постановки на школьной сцене драмы под названием «Человек ночи», героем которой был вор, обкрадывающий могилы. Постановка эта была явным ляпсусом, допущенным благодаря ротозейству комсомольской организации, администрации и педагогов школы. Сам Романовский в этой пьесе играл роль главного героя. Вторым режиссёром был Виктор Медведев. Он был сыном заведующего отделом лесничества ВИЗа – Константина Ивановича Медведева. Выше уже упоминалось, что он руководил «Синей блузой», а кроме того он был и присяжным художником стенной газеты. Его внимание привлекали больше картины прошлого в духе критического реализма, имеющие агитационное значение. Значительное внимание уделялось им агитационной пропаганде, правда, приёмы её были примитивными. Так, в 1925 г. на Пасху поставлена была инсценировка акафиста Карлу Марксу. Чего только не придумывали тогда горячие головы! Состав кружковцев до некоторой степени стабилизировался, и определились даже некоторые амплуа: например, полицейских с большим успехом играл Вася Колмогоров, стариков – преподаватель Широков. Несмотря на недостатки, кружок сыграл свою роль в воспитании учеников. В большой комнате школы была устроена постоянная сцена. На ней выступали и гастролёры: так, выступали однажды студенты УГУ; с большим успехом выступали в жанре шаржа Васильев и Куклин, ученики техникума.

На этой же сцене однажды торжественно справлены были «Октябрины».

Октябрины были одной из форм антирелигиозной работы. В те годы – 1925-1930 – они часто проводились при школах, причём родителям преподносились подарки, а учреждение – школа становилась шефом новорождённого. Это были, так сказать, революционные «крестины», или, как их сокращённо называли – «кстины». Выработана была небольшая инсценировка, соответствующая теме торжества. В школе это было организовано так: на сцену взошла мать с ребёнком на руках и произнесла приличествующую этому случаю речь, кратко выраженную словами: «я не хочу своего ребёнка кстить, а хочу октябрить». После поднесения подарков председатель учкома П. Соболев по желанию родителей подтвердил имя новорожденного – Владимир и произнёс речь с наилучшими пожеланиями новорожденному и закончил её словами: «мы надеемся, что товарищ Владимир (sic! В. И.) вырастет и будет хорошим гражданином своей родины»… Где теперь этот товарищ Владимир?

Так школа откликалась на жизненные явления того времени.