---

ГОДЫ ЖИЗНИ И РАБОТЫ В КУЛЬТУРНЫХ УЧРЕЖДЕНИЯХ
ВЕРХ-ИСЕТСКОГО МЕТАЛЛУРГИЧЕСКОГО ЗАВОДА

(С ОКТЯБРЯ 1923 Г. ПО АВГУСТ 1938 Г.)

 

Мои детство и юность связаны были с жизнью в деревне. До десяти лет я жил в деревне безвыездно, а с десяти лет, когда учился в средней школе и вузе, проводил каникулы. В деревне у меня было много знакомых и друзей, и, можно сказать, хорошо знал крестьянскую жизнь, быт, нравы их, хотя сам принадлежал к сословию духовенства: отец мой был дьячком. Работа в культурных учреждениях ВИЗа позволила мне хорошо узнать жизнь, быт, идеалы рабочих; скажу больше – сблизиться с представителями рабочего класса, как это было и в деревне. За пятнадцать лет работы на ВИЗе я принимал участие во всех культурных мероприятиях завода, в разных учреждениях: в школе ФЗУ, техникуме, рабочих курсах, сменном втузе, комвузе, курсах мастеров соц[иалистического] труда и совпартшколе, что позволило мне широко познакомиться с молодёжью завода и рабочими и пользоваться, скажу не обинуясь, их хорошим ко мне отношением, а в некоторых случаях – дружбой. В данном случае я не ставлю себе задачу описывать эти учреждения, потому что они описаны мной в «Очерках» по профтехническому образованию на ВИЗе, а хочу остановиться лишь на описаниях встреч с отдельными деятелями этих учреждений и важнейших событиях, происшедших в этих учреждениях.

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 397. Л. 1-4.

 

Школа фабрично-заводского ученичества (ФЗУ)
 

с 10/X 1923 г. по 25/VIII 1931 г.

 

В этой школе я работал преподавателем русского языка и зав[едующим] учебной частью.

Первоначально преподавателями в школе были служащие заводоуправления и треста «Гормет». Зав[едующим] уч[ебной] частью и преподавателем математики был управделами завода Владимир Александрович Половинкин; физику преподавал экономист заводоуправления – инженер Сергей Иванович Кутунов; черчение – Фёдор Маркович Андрианов; материаловедение и спецкурсы – Александр Алексеевич Константинов (оба последние из треста «Гормет»). Зав[едующим] школой был выдвиженец из механического цеха – токарь по металлу Николай Димитри[еви]ч Осокин.

Это был, можно сказать, внутриутробный период существования ФЗУ, когда к работе в ней ещё не прикасались ни органы профобра, ни комсомольские организации. Школа имела вид ремесленного училища дореволюционного типа, но деятели в ней были уже нового склада – энтузиасты своего дела, воспринявшие революционные идеи и желавшие работать на поприще борьбы за восстановление экономики страны.

Осокин был, конечно, не искушён в вопросах педагогики, но он был хорошим организатором производственного обучения. Он был тактичным в отношениях с преподавателями, общительным человеком. В отношениях с учениками по части налаживания дисциплины, которая «прихрамывала», он старался опереться на завком, потому что ни ученической организации (учкома), ни комсомольской организации тогда в школе ещё не было. Завком помещался тогда в здании конторы на первом этаже, а школа – на втором этаже, и в неё в «критические» минуты по просьбе Осокина являлся член завкома Африкан Александрович Злоказов, громадного роста и обладатель шаляпинского голоса. Он усмирял не в меру разбушевавшуюся «стихию». Но уже Осокин начал организацию учкома.

Первые связи Облпрофобра со школой начались с назначения учителей: меня – на русский язык и географию и Михаила Михайловича Широкова – на математику. С этого момента школа уже вошла в систему профтехнического образования. Осокин был потом выдвинут на работу в центральный орган этой системы – горпрофобр, не справился с этой работой, назначен был заведующим одной городской механической мастерской, попал однажды под пьяную руку под трамвай и сошёл со сцены. Это был пример непродуманного выдвижения человека на работу с отрывом его [от] привычной ему работы.

В 1925 г. школа была переведена в специально отремонтированное для неё здание, и педагогический состав её обновился. В него влились три студента университета: Николай Акимович Исупов на преподавание электротехники и естественных наук, и спецпредмета по токарному делу, Александр Петрович Зимин – на преподавание графики и Николай Димитриевич Мехоношин – на преподавание научной организации труда (НОТ). На преподавание физики, химии и спецпредметов по прокатному и мартеновскому производству принят был окончивший Уральское горное училище Филипп Иванович Рябов. На преподавание обществоведения профобром была назначена кончившая Московский университет – [З. М.] Вольфсон. Зав[едующим] школой в это время был Михаил Васильевич Чистяков, б[ывший] член завкома. Школа в это время оформилась в организованное учебное заведение со всеми присущими ему атрибутами: с приличным оборудованием учебных кабинетов, полным штатом квалифицированных инструкторов производственного обучения, хотя значительную часть их составляли практики. Здесь уместно добрым словом помянуть следующих из них.

Иван Андреевич Чепурин. Он был инструктором по кузнечному делу. Старый кадровик, из рук которого выходили изделия ажурной точности чистоты, он, кроме того, был дядькой своих учеников, их воспитателем.

Василий Павлович Мюненко – инструктор по обучению в модельном цехе. Впоследствии проявил себя на государственной работе по линии строительства коммунальных учреждений в районе.

Александр Григорьевич Шаров – инструктор по обучению в листопрокатном цехе.

Павел Андреевич Лоцманов, из династии Лоцмановых – инструктор по обучению в сутуночном цехе.

Инструкторы-техники:

Николай Александрович Розанцев – по подготовке токарей и слесарей.

Игорь Глебович Турыгин – по мартеновскому цеху.

В 1925 г. перед школой была поставлена серьёзная ответственная задача – перейти на подготовку рабочих по основным цехам – листопрокатной и мартеновской специальности. Эту задачу школа выполнила при содействии зав[едующих] цехами – мартеновского Николая Петрович Бояршинова, сутуночного – Михаила Николаевич Челищева и листопрокатного – Николая Андреевича Лоцманова. Ими были разработаны программы производственного обучения и порядок обучения на производстве. Значительную помощь они оказали и в создании программ по теоретическому обучению. Когда в Москве происходила экскурсия-конференция по профессиональному обучению в СССР в 1928 г., то представителю школы на ней В. А. Игнатьеву представлено было слово по организации школы, и эта организация признана была типовой для школ «горячего ученичества».

Много по организации школы в это время сделал заведующий в ней Михаил Васильевич Чистяков. Он спаял дружный коллектив учителей и инструкторов. Много он сделал и для учеников: организованы были горячие завтраки, оплата проезда на трамвае для далеко живущих от школы учеников.

В теоретическом обучении было допущено увлечение дальтон-планом, системой заимствованной из США. Оно превратилось в некое «поветрие», моду, подобно тому, как в школах соцвоса в это время было увлечение комплексами. Уродливая форма увлечения описана мною в «Очерках» по подготовке кадров на ВИЗе. Там же мною описаны ученические организации и воспитательная работа в школе.

В числе энтузиастов-учителей нужно отменить студента Уральского гос[ударственного] университета Николая Димитриевича Мехоношина, сгоревшего на работе (умер от tbc[1]). Он организовал кружок НОТовцев, руководил ученической самодеятельностью, много сделал по воспитанию учеников.

Учителя в школе были обеспечены несколько лучше, чем в школах соцвоса (см. «Очерки»).

В феврале 1962 г. завком организовал концерт-вечер встречи молодых рабочих с б[ывшими] фабзавучниками во дворце культуры металлургов. К сожалению, не удалось привлечь на него многих б[ывших] учеников ФЗУ и деятелей в ней.

На прилагаемой к сему карточке значатся:

в первом ряду слева направо:

1. Павел Васильевич Петухов – третий зав[едующий] школой в гг. 1929-[19]30 и далее. Он много сделал по укреплению дисциплины в школе и на производстве.

2. Филипп Иванович Рябов – преподаватель спецпредметов по «горячему ученичеству». Организовал кабинеты по физике, химии и спецпредметам. Позднее был зав[едующим] уч[ебной] частью школы и вывел её в число лучших школ этого типа.

3. Михаил Михайлович Широков, преподаватель математики. Работал очень много, пользовался уважением и любовью учеников за свою постоянную помощь им. Принимал участие в драмкружке (см. «Очерки»).

4. Василий Алексеевич Игнатьев.

5. Зоя Димитриевна Болотова долго работала машинисткой в школе.

6. Посторонний человек – муж Болотовой.

7. Китин Николай учился в школе по мартеновской специальности в 1924-[19]30 гг. В цехе не работал, а при организации Свердловского аэропорта поступил там механиком. Там работал всю жизнь.

Второй ряд (слева направо).

1. Жуков Георгий Иванович (посторонний).

2. Галкин Димитрий кончил школу в 1925 г. по специальности токаря. В школе учились тогда три брата. У них была ещё сестра. Они были сироты и жили сами, без помощи других. Двое из братьев (тоже кончили школу – Александр и Георгий) погибли на войне, а Димитрий был на войне лётчиком, а по окончании войны вернулся на завод.

3. Хайдуков Владимир Иванович кончил школу в 1932 г., работал прокатчиком, теперь на пенсии.

4. Буяров кончил школу в 1936 (?) г., прокатчик.

5. Пётр Алексеевич Соболев кончил школу в 1925 г. по специальности токаря. Сейчас инженер, зав[едующий] лабораторией в ин[ститу]-те охраны труда ВЦСПС. Был на войне и имеет много военных отличий.

6. Николай Иванович Козловский кончил школу в 1927-1928 г. Всю жизнь работал в мартеновском цехе ВИЗа. Теперь на пенсии. Один из заслуженных рабочих ВИЗа.

7. Вишняков Сергей кончил школу в 1928-1929 гг. Работал в сутуночном цехе. Теперь на пенсии.

8. Николай Александрович Розанцев, б[ывший] инструктор по производственному обучению в механич[еском] цехе.

9. Пильников Владимир Степанович кончил школу в 1926-[19]27 г., работал всю жизнь в мартеновском цехе. Теперь на пенсии.

А сколько, сколько было таких моих учеников, настоящих товарищей и друзей! Сколько было друзей по работе в школе ФЗУ, о которых память сохранила самые хорошие воспоминания! Об этом сказано в «Очерках».

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 397. Л. 4-18.

 

Производственно-технические курсы Ф. З. Т. К. П. Т. К.

(авг[уст] 1931 г. по 17/IV 1932 г. и с 1/IX 1935 г. по 1/III 1936 г.)

 

На этих курсах я работал заведующим. Основное ядро на них составляли контролёры завода, с которых, кстати сказать, обычно начинали организацию технического обучения ежегодно. В числе курсантов были три железнодорожника: Осипов, Блинов и Вшивков. Было две группы. Занятия производились в б[ывшем] здании заводского клуба.

 

Преподаватели

 

1. Абрам Яковлевич Перцель, очень талантливый преподаватель математики, любимец курсантов. Потом работал в школах соцвоса.

2. Крылова…, преподавательница русского яз[ыка].

3. …, преподавательница физики.

4. Макавеев…, зам[еститель] директора завода, вёл занятия по политэкономии.

Курсы существовали несколько …

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 397. Л. 18-19.

 

Сменный втуз

 

(3-4 месяца)

 

Я преподавал в нём русский язык. Математику преподавал А. Я. Перцель.

В сменный втуз в качестве его студентов зачислены были рабочие и служащие, имеющие повышенное образование – семилетка и выше.

Втуз оказался искусственно надуманным учреждением и скоро «умер».

Зав[едующим] учебной частью в нём был инженер из термического цеха. Летом он погиб в Москве: ехал на велосипеде и попал под трамвай.

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 397. Л. 19-20.

 

Металлургический техникум ВИЗа

 

В нём я работал по совместительству на подготовительном отделении в 1928-[19]30 гг. преподавателем географии.

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 397. Л. 20.

 

Филиал рабфака при У[ральском] п[олитехническом] и[нституте]

 

Я работал в нём преподавателем географии в течение 1929-1930 уч[ебного] года.

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 397. Л. 20.

 

Вечерний Комвуз ВИЗа (филиал городского комвуза)

 

(с 1/IX 1932 г. по 1/IX 1935 г.)

 

Я работал в нём преподавателем русского языка и библиотекарем.

Он был двухгодичный. В числе предметов в нём были (кроме русск[ого] яз[ыка]) экономическая география – А. Я. Липкина, история ВКП(б) – Крамник, Слуцкая, политэкономия-экономполитика, диалектич[еский] и исторический материализм – различные преподаватели.

Между прочим, в числе лекторов был проф[ессор] мед[ицинского] института [Ягодовский] Константин Павлович[2], заведующей была Клавдия Васильевна Щепина.[3] Математику преподавала Екатерина Сергеевна Перевалова, а немецкий яз[ык] начинала преподавать Анна Фридриховна Игнатьева.

Комвуз существовал три года.

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 397. Л. 20, 22.

 

Копия характеристики № 05 от 01 сентября 1935 г.

 

Дана тов. ИГНАТЬЕВУ В. А. в том, что он работал в филиале СВЕРДЛОВСКОГО ГОРОДСКОГО ВЕЧЕРНЕГО КОМВУЗА на ВИЗе с 1-го сентября 1932 г. по настоящее число в качестве секретаря и преподавателя РУССКОГО ЯЗЫКА.

С работой тов. ИГНАТЬЕВ В. А. как в качестве секретаря, так и в качестве преподавателя РУССКОГО ЯЗЫКА справлялся ХОРОШО, имеет хорошие отзывы о своей работе от студентов. Тов. ИГНАТЬЕВ принимал активное участие в общественной студенческой работе.

 

Зав. В. К. У. Кондратьев.

 

10/VI-[19]35 г.

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 397. Л. 21.

 

Курсы мастеров социалистического труда

 

(с 11/VIII 1936 г. по 15/II 1940 г.).

 

Я работал на курсах секретарём и преподавателем русского языка.

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 397. Л. 24.

 

Справка № 72 от 31 марта 1940 г.

 

Настоящая дана т. Игнатьеву В. А. в том, что он действительно работал на Курсах Мастеров Социалистического Труда ВИЗа с 25 марта 1936 г. в качестве преподавателя русского языка по 15 февраля 1940 г.

Освобождён от работы ввиду окончания курса русского языка в группах, где работал т. Игнатьев В. А.

 

Директор КМСТ П. Рабцевич.

Секретарь Тузова.

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 397. Л. 23.

 

Круг моих наиболее знакомых мне рабочих ВИЗа

 

Щипанов Максим Фёдорович.[4]

Я был прикомандирован к нему для обучения его русскому языку. Я ходил на занятия с ним в цех, но из моих занятий ничего не получилось: он всякий раз начинал занятия и бросал их. Странным было его положение на заводе: то его превозносили «до небес», считали его талантом от природы, изобретателем, избрали его руководителем бюро изобретений (бриза); с него писали портреты, рекомендовали его Орджоникидзе[5] как некоего гения, то низвергали его до подметателя в цехе. Была какая-то странная игра с человеком. Он обладал на самом деле живым изобретательным умом, но всё это не получило настоящего развития, потому что он был просто ленивым человеком. Он был игрушкой в руках других людей, которые делали вид, что в лице его они нашли «человека», а на самом деле только подсмеивались над ним. Одно время была такая мода.

Панов Иван Павлович.

Одно время он работал в школе ФЗУ зав[едующим] производственным обучением. Когда школа помещалась в профтехкомбинате по Нагорной улице, то часто можно было видеть человека невысокого роста, коренастого, чуть ссутулившегося, с руками, загнутыми за спину, с папкой подмышкой стремительно направляющегося из комбината на завод. Иногда ему встречались по пути знакомые, и он останавливался на минуту, или ещё меньше, а потом ещё быстрее продолжал путь на завод. Кто видел этого человека в этот момент издали, то говорил: «Вон Иван Павлович опять помчался на завод». Это был человек, у которого точность в распределении рабочего времени, деловитость доведены были до предела. Не стоять, сложа руки, не терять рабочего времени – было его девизом. Не любил он, когда и другие «точили лясы». Спокойствие, выдержка и одновременно требовательность были его основными чертами в его отношениях к ученикам. Он никогда не накричит, не позволит себе унизить достоинства другого человека, но при случае скажет твёрдо, убедительно, авторитетно так, что у человека, к которому он так обратится, не появится желание возражать или вступать в препирательство. Ученики знали это его качество и относились к нему с уважением.

Как то я разговаривал с ним о его семье, зная, что у него четверо, или даже пятеро детей. Он мне сказал: «Живу теперь не для себя, а для них, для детей». Было известно, что он не «пил», как это водилось среди рабочих, и не курил.

Во время войны его призвали в армию, и он работал в ней по снабжению. Вернулся в чине подполковника. Встретились с ним, как хорошие знакомые, бывшие сослуживцы. Рассказывал он мне о Бухаресте и, между прочим, заметил: «Хороший город, а вот культура в нём низка. Смотришь: дворец короля, а мимо него средь белого дня проезжает ассенизационный обоз».

После войны Иван Павлович не вернулся на ВИЗ, а уехал в свой Ирбитский завод, где опять-таки работал по снабжению. Иду я однажды в городе и вижу знакомую фигуру спешащего человека. Это был он в своём неизменном виде. Поговорили об его семье. Он рассказал, что неудачно получилось с замужеством одной из дочерей, задумался, а потом по своей привычке помчался, заложив руки за спину. Вспомнился мне романс Шуберта: «В движеньи мельник жил, в движеньи». Здесь был не мельник, но тоже человек, вкусивший что-то от «perpetuum mobile».[6]

Семейства Верхотуровых и Забалуевых.

На улице им[ени] Татищева (1-я Ключевская) на углу с улицей … до сих пор стоит старинный деревянный дом, разделённый на две половины, в каждой из которых есть по кухне и горнице. Дом этот был выстроен ВИЗовским рабочим Василием Верхотуровым, который уже давно умер, а жила в нём вдова этого рабочего Александра Самойловна с двумя сыновьями Павлом, Николаем и дочерью Клавдией. Мы в течение трёх лет жили на квартире у последней, которая была уже теперь – Клавдией Васильевной Забалуевой, а жили Забалуевы наискосок от Верхотуровых. Мы хорошо знали обе эти семьи. На судьбах этих двух семей можно проследить, какие изменения происходили в жизни рабочих на границе нового столетия и первой четверти его.

Василий Верхотуров работал на заводе в ту пору, когда рабочие ещё не стали «чистыми» пролетариями, как это было на Урале позднее: на летние месяцы завод «закрывался», а рабочие занимались сельским хозяйством: заготовляли сено для домашних животных, сеяли и снимали урожай. Александра Самойловна сохранила облик горьковской Ниловны до её «прозрения».[7] По стопам отца пошёл сын Николай. Ещё в 1923-1927 гг. он имел покос, сеял немного овса, «страдовал» во время своего отпуска. У него была корова, курицы. При доме был огород. Жена его работала только по домашности. Николай всю жизнь проработал на заводе и ушёл на пенсию по должности контролёра. Из четырёх его сыновей ни один не пошёл работать на Верх-Исетский завода к «металлу», а все разошлись работать по городским мелким предприятиям слесарями, токарями и пр. Также не пошли работать на завод и две дочери.

Павел сделался краснодеревщиком. Он делал шкафы, различное оборудование в магазины и «сбился» с жизни: сделался настоящим пьянчужкой: пропивал всё, что заводил на себя. Любил хвастаться своими «работами» и в пьяном виде всё говорил, что он именно сделал «царские врата» в Успенском соборе посёлка. Любимой поговоркой у него была, очевидно, со времени 1905 г.: «сила воли, свобода слова и печати». Был он женат, но жена ушла от него. О степени его нравственного падения свидетельствует следующий факт: когда жена стала просить у него развод ещё в прежнее время, он потребовал от неё за согласие на развод четверть вина. Так он перешёл на положение люмпен-пролетария, в 1930 г. был взят милицией и исчез бесследно. Под конец у него не было и другого названия, как «Папко».

Муж Клавдии Васильевны, «Глашуночки», как её называла мать, - Константин Петрович Забалуев в детстве окончил церковно-приходскую школу и работал в Управлении железной дороги служащим по хозяйственному учёту. Позднее он был директором молочной фермы от Управления железной дороги около станции «Таватуй». У Забалуевых был свой двухэтажный деревянный дом с флигелем и хозяйственными постройками, который они получили в наследство от некоей Голендухиной по условию, что они должны были «поить, кормить её и «обихаживать» по день её смерти. В хозяйстве у них были: корова, тёлка, две козы и курицы. Клавдия Васильевна работала только по домашности. Брат Константина Петровича – Николай «понахватался» поверхностного образования, делового «лоска» и делал себе карьеру по трестам. Был женат уже на барышне из «бывших». Отец их – Пётр Семёнович жил каким-то хозяйством, имел дом, приезжал в гости к Константину Петровичу верхом на лошади. Чем он раньше занимался – было нам не известно.

Семейство Лекаревых.

На улице Татищева, рядом с домом Забалуевых, стоял и теперь стоит каменный двухэтажный дом, который раньше принадлежал Ивану Лекареву, кожевнику-ремесленнику. В семье у него были: дочь-горбунья Александра Ивановна и сыновья – Яков, Николай, Иван и двойники – Гога и Вова, совсем ещё дети. Особенностью семьи было то, что Яков и Иван были музыкантами в духовом оркестре, а Николай пел в церковном хоре у известного в Екатеринбурге регента Михаила Павловича Баталова, который так отзывался об его голосе: «у него был «бриллиантовый» тенор». Яков и Иван создали бригаду музыкантов – оркестр для похоронных церемоний. Николай служил на железной дороге, получил однажды бесплатный билет, съездил в Одессу и привёз оттуда … одного голубя. Все братья, кроме Вовы. Умерли, а самой живучей оказалась дочь, которая, кажется, если не трижды, то дважды выходила замуж. Дом теперь продан какой-то организации.

Братья Рогозниковы.

Их было трое, и все они были ВИЗовскими потомственными рабочими. Старший – Алексей Васильевич в 1923-1925 гг. был председателем завкома на ВИЗе.

Братья прославились своими голосами: они имели редкие голоса – бас-профундо, близкий к октаве. Один из них сейчас на пенсии и принимает участие в хоре пенсионеров при Дворце культуры металлургов, а раньше был украшением … церковного хора у М. П. Баталова. Так «старое» и «новое» скрестилось в одном лице.

Павел Васильевич Петухов (см. приложенный снимок).[8]

Павел Васильевич тоже относится к числу потомственных рабочих ВИЗа. До трёх или даже четырёх раз его снимали с должности зав[едующего] школой ФЗУ, а потом снова назначали. Был он членом партии, а потом при одной «чистке партии» кто-то сказал, что он видел его на вокзале при отступлении «белых» и его «вычистили» из партии, но всегда направляли его на самые разнообразные работы, где требовались аккуратность, честность и знание дела. Так было и в школе ФЗУ: явится кто-нибудь из выдвиженцев в качестве заведующего, развалит работу, а выправлять линию направляли Петухова. Так, он работал в завкоме по распределению дров, в пионер-лагере по снабжению, ездил в командировки по набору рабочих на завод и учеников в школу ФЗУ. Любопытная деталь в его биографии – он в детстве тоже пел альтом в церковном хоре и был на славе: из-за него регенты готовы были драться друг с другом.

Братья Марусовы.

Отец у них «держал биржу», т. е. был извозчиком и церковным старостой, а они связали свою судьбу с ВИЗом. Старший – Константин Николаевич всю жизнь проработал в конторе заводоуправления на разных работах: по заведыванию разными хозяйственными отделами. Василий Николаевич работал в электрическом цехе на ответственных постах. Учился на разных курсах и закончил курсы мастеров соц[иалистического] труда. Павел Николаевич работал электриком в мартеновском цехе. Виктор, самый младший, кончил школу ФЗУ, выучился на инженера и теперь работает в запретной зоне на ответственном посту. Характерными для всех братьев являются следующие черты: деловитость, настойчивость, деликатность в обращениях с другими людьми, врождённое благородство.

Династия Мехоношиных.

Отец у них был архивариусом завода. Когда школа ФЗУ помещалась в конторе завода, то мы часто встречали его в коридоре направляющимся в архив, или шествующим из него с разными бумагами. Старенький, приземистый он символизировал старый ВИЗ времён хозяйствования владельца Яковлева. Он проходил мимо нас, и нам казалось – это прошла история завода со всей её мрачной изжитой стариной.

На заводе работали два сына старика Мехоношина и дочь, по мужу – Карпенкова. Василий Димитр[иев]ич был чертёжником старой «школы», «от станка» и достиг большого совершенства: ему поручались самые ответственные работы, и он не подводил. Сила его заключалась в том, что он хорошо знал завод, все его машины, механизмы. Слабость его была в том пороке, который подметил у русских людей ещё летописец в словах: «в Руси есть веселие пити – не можем без того быти».[9] Лечили его в Ленинграде, но «застарелая мозоль» уже не поддавалась лечению. Одно время, за отсутствием подходящего кандидата, ему поручили преподавание черчения в школе ФЗУ, метод его обучения был явно устаревшим. Он рано оставил жизнь, испив «чашу жизни» до конца, т. е. «сгорел» от пьянства, оставив жену и дочь.

Виктор Димитр[иев]ич, его брат, работал зав[едующим] складом топлива, страдал тем же пороком и тоже ушёл из жизни преждевременно. На судьбе братьев слишком отразились привычки прежней заводской жизни.

Младший брат, о котором шла речь выше, преподаватель НОТ в школе ФЗУ, Николай Димитр[иев]ич, здоровый юноша, энергичный, красавец «сгорел» от чрезмерного увлечения системой Миллера, закалял себя в зимнее время на холоде, схватил туберкулёз и умер в Крыму.

Сестра их, по мужу Карпенкова, проявила себя как видный ответственный деятель завода.

Контролёр Анатолий Константинович.

На ВИЗе он сначала появился в роли преподавателя политической экономии в металлургическом техникуме. Целый год он преподавал эту дисциплину на высоком уровне, и все были убеждены, что он партийный и имеет соответствующую подготовку для преподавания избранного им предмета. На поверку оказалось, что он не партийный, и его перевели на должность преподавателя военного дела: он только что вернулся из армии. Избрали его в профком, и он показал себя прекрасным организатором. Потом он перешёл в контролёры, а теперь на пенсии, но ведёт руководство заводской дружиной по охране общественного порядка.

Илья Зубов.

Он из «бывших». На заводе он работал в сутуночном цехе на оттаске нагретой полосы железа от стана. Работа эта очень тяжёлая. Он учился в техникуме и был в нём организатором студенческой массы на различные мероприятия: соц[иалистические] соревнования, на массовые мероприятия в помощь городскому хозяйству. Был талантливый оратор и обычно выдвигался на произнесение приветственных речей при посещении завода «высокими» гостями. В начале войны был отправлен на фронт, получил тяжёлые ранения и умер от ран. В Свердловск он прибыл из Томска. Оставил жену Сарру и дочь. Молва ходила, что он был отпрыском известных графов Зубовых.

Трагическая гибель контролёра Вашляева.

Контролёры завода были моими неоднократными учениками, и поэтому у меня с ними, можно сказать, были дружественные отношения. Встретишься с любым из них, и всегда найдутся темы для разговора иногда по интимным вопросам. В шутку я как-то с ними договаривался: «Ребята! Умру, за вами – могила и машина. Оркестр не обязательно». «Ребята» соглашались: «сделаем, сделаем». Так вот, однажды встретившись в трамвае, мы разговаривали с Вашляевым, между прочим, о своём возрасте, о физических недостатках в связи с этим и пр. Я пожаловался ему на свои ноги, что они «сдают», а он на это мне заявил: «А у меня ноги. … Хожу на охоту с молодыми, они за мной угнаться не могут». На «развилке» стали прощаться. Вот он стал высказывать свои пожелания в таком духе, как будто мы, соседи по посёлку, расстаёмся навсегда. Я подумал про себя: что это он задумал так прощаться. Через два дня узнаю, что он погиб в пути на охоту. Ехали трое на охоту на заводской машине. Её вёл один из рабочих, как говорили, не имеющий прав на вождение машины. Вашляев всё сидел с ним рядом в кабинке, но пересел в кузов. На встречу шла машина с лесом, и на повороте одна лесина в упор убила Вашляева. Был же он богатырского сложения, и не по возрасту крепкий. Это был, конечно, случай: да не заподозрят меня читатели в фатализме.

Батылин.

Он работал в кузнечном цехе и учился у меня на курсах. Мне говорили, что он работал хорошо, но вот узнали, что он когда-то служил нижним чином в полиции и «вычистили», т. е. посадили в «темницу». Прошло много времени после этого, и я совсем забыл его. Во время войны прохожу однажды по кладбищу и вижу одного нищего оборванца с закутанной тряпкой головой и подбиты глазом. Лицо его, несмотря на своё уродство, показалось мне знакомым, и я заметил, что он старается спрятать от меня своё лицо. Подхожу. Спрашиваю: «Батылин?» «Да, это я, Василий Алексеевич» - отвечает. «Как же это так получилось?» - спрашиваю. – Да вот Иван Максимович …» (он говорил о секретаре парторганизации цеха в то время, когда его «вычистили»). «А сын?» - спрашиваю. «Какой сын?! Он меня прогнал» - был его ответ. Я ещё несколько раз его видел среди нищих, а потом он исчез.

Константин Димитр[иев]ич Бобров.

Он работал в проектном отделе чертёжником на вторых, или даже третьих ролях… из милости. По образованию он был инженер высокой марки. Одно время работал в Бельгии в электрической компании. Был из богатого рода, и родственники решили лишить его наследства, объявили сумасшедшим и «законопатили» его в дом умалишённых. Из него он вышел на подобие князя Мышкина из романа Ф. М. Достоевского «Идиот» со странностями вроде того, что, будучи стариком, выйдет, бывало, зимой из завода, наденет коньки и … марш! Как все «такие», был добрым, по-детски незлобивым. Жил он в городе в одном учрежденческом доме в каком-то закутке, одиноким. Однажды нашли его мёртвым. Он свободно владел тремя языками: немецким, английским и французским. На заводе его больше держали как переводчика. Я был лично знаком с ним. Культурнейший человек, он был жертвой прошлого социального строя.

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 397. Л. 24-26, 86-107.

Эпилог

 

Моя работа на заводе позволила мне ознакомиться с жизнью и бытом рабочих. Как это было у меня при жизни в деревне, где у меня было много друзей, здесь встретил радушие, внимание. Я доволен, что среди тех и других – крестьян и рабочих – я нашёл много людей добрых, сердечных, среди которых я, сын сельского дьячка, не чувствовал себя чужаком и которые в своих отношениях ко мне никогда не «отлучали» меня от своей среды как некий, чуждый им, классовый элемент.

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 397. Л. 107.

 

Октябрины

(К сорокалетию со дня открытия школы ФЗУ ВИЗа).

 

26-го января 1925 г. в 7 часов вечера в школе ФЗУ Верх-Исетского завода было необычное для неё в эти вечерние часты затишье. И наружный вид её был тоже другой, как в другие дни, что сразу заметили соседи школы. «Что сегодня в школе?» - задавали они себе вопрос. Больше всего их интересовало: почему в этот день в вечерние часы была освещена та узкая и длинная комната, расположенная по фасаду здания, о которой они знали, что в ней была конторка школы, которая обычно вечером была затемнена, а на этот раз, наоборот, была залита ярким светом. Смежная же с ней комната, проходная, обычно более освещённая, была в полумраке. В обычные дни вечерами проходили в этой комнате пионерские сборы под руководством Вали Белоглазова, раздавалось пение, проводились беседы, марширование: раз-два, раз-два! Сегодня было тихо. Казалось, что что-то словно сковывало всех, лишь только кто-либо входил в эту комнату.

Ещё более необычной была тишина в самой большой комнате школы, носившей громкое название «зал». Здесь стояла постоянная сцена, и вечерами проводились репетиции драмкружка, или «синей блузы», которыми руководил ученик Виктор Медведев. На этот раз комната была тоже в полумраке, а сцена – в полном мраке. У двери, при входе в комнату, стояла небольшая группа учеников, тихо переговариваясь. Лишь только кто-либо входил в комнату с привычным шумом и громким разговором, тотчас же раздавалось из группы «тc», и в комнате водворялась полная тишина.

Вблизи сцены в полумраке сидела на стуле у стены женщина в шубке. Голова её была закутана в шаль, но слегка распахнута внизу. На руках у неё был свёрток, который она время от времени осторожно подправляла. Неподалёку от неё стоял мужчина, тоже по-зимнему одетый. В полумраке и при почти абсолютной тишине эта группа людей имела торжественный вид, и могла бы послужить хорошим сюжетом для художника.

Всё движение в школе сосредоточено было, направлялось или исходило как из одного командного пункта из той комнаты, которая была освещена больше всех. Эта комната сегодня была в полном смысле слова штабом, которым руководил заведующий школой Михаил Васильевич Чистяков. На его рабочем столе, у которого он стоял, как у руля на корабле, тоже лежал таинственный свёрток, содержание которого пока известно было только ему, учкому и секретарю комсомольской организации. К М. В. Чистякову время от времени подходили, советовались, что-то уясняли «сии споспешники в трудах» его – председатель учкома Пётр Соболев и секретарь комсомола Павел Плеханов. Но и в этой комнате всё было необычно торжественно, без шума и толкотни.

Когда в школе собралось достаточное количество учеников, «штаб» торжественно прошествовал в зал и поднялся на сцену, уже полностью освещённую. Пригласили на сцену женщину с ребёнком на руках, и начались «Октябрины».

Соболев огласил совершающееся событие, т. е. «Октябрины». По установившемуся уже в те времена обычаю мать новорождённого произнесла краткую речь, в которой указала, что она решила не крестить ребёнка у попов, а «октябрить», сжато сказав: «не хочу крестить, а хочу «октябрить». По желанию родителей ребёнку было дано имя – Владимир, и после этого Петя Соболев произнёс приличествующую этому случаю речь, закончив её словами: «Мы думаем и желаем, что товарищ Владимир (так и было сказано) будет хорошим гражданином Советского Союза и оправдает наши надежды и желания».

Матери новорождённого поднесены были подарки, родителей поздравили, пожелали им счастья, успехов в жизни, и «Октябрины» были закончены.

В те времена «Октябрины» были распространённой формой атеистической пропаганды. Чаще всего они устраивались при школах: то ли потому, что для этого было более подходящими здания школ, то ли потому, что они являлись наглядной формой воспитания школьников в атеистическом направлении.

Школа ФЗУ ВИЗа, в которой, кстати сказать, хорошо была поставлена атеистическая пропаганда, тоже не оказалась в стороне от этого мероприятия и воспоминание о нём является одной из страничек истории школы.

Скоро исполнится тридцать семь лет, как произошло это событие, и произошли неизбежные перемены в судьбах участников его. Уже около двадцати лет покоится в земле М. В. Чистяков: три с половиной года тюремных скитаний при культе личности сократили ему жизнь. Уже на пенсии Валентин Белоглазов, Виктор Медведев и многие участники этого события. Многие погибли на войне. Доныне здравствуют и работают: б[ывший] секретарь школьной комсомольской ячейки – теперь инженер Уралмаша – Павел Николаевич Плеханов и первый учком школы – теперь заведующий одной из лабораторий Свердловского Института охраны труда ВЦСПС – Пётр Алексеевич Соболев. Где теперь т[оварищ] Владимир и как сложилась его судьба?

Б[ывший] преподаватель школы В. Игнатьев.

Адрес: п/о 28, улица Пирогова, д. № 16, кв. 3.

Игнатьев Василий Алексеевич.

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 397. Л. 82-84 об.

 

[Письмо Евлампия Тимухина В. А. Игнатьеву]

 

Дорогой, милый мой учитель!!!

Василий Алексеевич!!!

 

Так я рад, что случилось, что Вы меня нашли. Радости моей нет границ, Ваше письмо тронуло меня до глубины души, до слёз! Вы меня не забыли, но и Вы не были никогда забыты. Вы скажете почему? Да потому, что Вы, один из моих учителей, который интересовался моим голосом, Вы один любили так пение и были ко мне как-то особенно внимательны. Вы тогда со мной разучили арию Дубровского – «О, дай мне забвенье, родная!» Вы может, это не помните, но Дубровский прошёл со мной через всю мою вокальную деятельность. Я с Дубровским поступил в техникум и в консерваторию тоже прошёл с Дубровским. Я когда кому-либо рассказывал об источниках моего пения, то Ваше имя всегда было упомянуто. Вот и скажите, мог ли я Вас забыть?! Нет! Получив Ваше письмо, я не узнал по почерку, кто пишет, но прочёл подпись. Сразу понял, кто пишет мне. Спасибо, родной мой человек!!! Мне сразу захотелось Вам пропеть романс Рахманинова «Проходит всё, и нет к нему возврата», слова там такие:

Проходит всё,

И нет к нему возврата.

Жизнь мчится вдаль,

Мгновения быстрей.

Где звуки слов,

Звучавших нам когда-то?

Где свет зари нас озарявших дней?

Расцвёл цветок – а завтра он увянет.

Горит огонь, чтоб вскоре отгореть…

Идёт волна над ней, другая встанет…

Я не могу весёлых песен петь!

Да! Проходит всё, и года мчатся, и ничем их не удержишь, это самое печальное в жизни человека, а стариться так не хочется, мне уже 54 года – тоже далеко не первой свежести. О себе немного напишу:

Когда мы расстались с Вами, а я и с любимым городом Свердловском уехал в Консерваторию в Ленинград, в техникуме я учился два года и в Ленинграде попал на 3-й курс рабфака при Консерватории. За один год я окончил 3[-ий] и 4-ый курс рабфака, так что через год я был уже в вузе. Проучился я три года, а потом по состоянию здоровья (преследовал грипп) перевёлся в Одесскую консерваторию, где и окончил своё образование, как камерный и оперный певец (в Ленинградской Консерватории я проходил практику в оперной студии, где пел три года «Трике», «Бомелия», «Чекалинского», «Ленского», Фауста, «Мисаила»). Из Одессы я был приглашён работать в Луганскую оперу и должен был приготовить на украинском языке «Фауста», «Ленского» и «Альфреда», но случилось так, что я заболел тропической малярией и еле жив остался и мне дали возможность подготовить в консерватории эти партии на украинском. В этот период приехали из Калмыцкой АССР и предложили мне поехать в Калмыкию для постановки вокального отдела в музыкально-драматическом театре и солистом филармонии и радио, а там есть (была) кумысолечебница, где я мог подремонтировать себя – я конечно согласился на полгода – улетел и стал работать (я очень любил и люблю педагогическую деятельность). И вот через 4 м[еся]-ца я женился на пианистке, с которой там работал всюду – вот 6-го января 1962 г. будет 25 лет, как мы живём). В Калмыкии, я вместо полгода проработал 3 года. Уехали в Астрахань, где работал в филармонии и радио (жена у меня Астраханская армянка). Потом нас снова пригласили в Калмыкию, где нас и застала война. В армии я пробыл до конца войны (пел в ансамбле Южно-Уральского военного округа). Приехал в Астрахань, пел в филармонии, а потом организовался «Ансамбль песни и пляски рыбаков», куда меня и пригласили в качестве солиста, педагога, хормейстера, вместе с женой. Там мы работали 11 лет. И вот 5 лет как я оставил это дело и ушёл работать в дом культуры, как руководитель хорово-вокального кружка. Вот и вся моя жизнь на поприще искусства. Петь я сейчас пою совсем мало, весь свой голос отдаю своим ученикам, а себе мало что осталось. У меня дочь, которой скоро 23 года, окончила музыкальное училище и стала работать как дирижёр и педагог в педучилище вместе с матерью. Вот всё что я вам могу сообщить о моей жизни за эти 30 лет. Пение в моей жизни прошло красной нитью, много оно мне доставило радости и конечно волнения без этого не могло обойтись, тот не волнуется, кто уже не артист.

Вам хочется назвать меня на «ты». Это полное Ваше право, а для меня, это будет очень приятно. Вы мой учитель и такой для меня дорогой. Я останусь навсегда Вам признателен.

Вот я рад, что Вы встретили Николая Козловского – это друг мой с детства с 10 лет, да и вся наша семья была в хороших отношениях. Я был его самым близким другом – мы делили с ним кусок хлеба, а также весь свой досуг. Вот только расстояние нас разлучило, но духовно мы так и остались близкими, почти что родными.

Мне так хочется побывать в Свердловске, где я не был с [19]30 года, хотя я и слежу за его ростом, но нужно самому всё видеть. Я этим летом хотел с Мариной (дочкой) поехать и показать город, где я родился, учился и жил, но отпуска в разные месяцы не позволили поехать нам, и я уехал в Ленинград с женой к сестре, где обычно бываю почти каждый год. Я очень люблю архитектуру, которую даже малость изучал, во всяком случае, много о ней читал. Это ведь тоже музыка, хотя застывшая в камне. Живу я не плохо, у меня хорошая семья, хотя и маленькая, но дружная, и я не могу на что-либо жаловаться. Единственно, что было жалко, это попеть в опере – но так сложилась обстановка, а в Астрахани оперы нет, только летом гастроли других городов. Город большой, а оперы нет, ну теперь уже не в чем жалеть за исключением умчавшихся лет. Вот я пишу всё о себе, а забыл спросить Вас, как Вы живёте? Как Ваше здоровье, я ничего о Вас и тогда ничего не знал, да и Вы ничего не говорили, а кое-что бы хотел знать, но это Ваше дело, я ведь Ваш ученик и спрашивать Вам положено. Вот писать я красиво так и не научился. За что прошу меня не бранить. Вы пишите мемуары. Это очень интересно, а ещё лучше бы, если это было напечатано, и можно бы было это прочесть. Вашу просьбу я постараюсь выполнить. Фотографии сейчас нет, которую бы я Вам мог послать, но я пойду и сфотографируюсь, а если спешно, то может Коля Козловский одолжит Вам, если это уместно у него попросить. Вам это будет видней. Напишите, как поступите и когда Вам это нужно.

Моя биография проста. Родился я в 1907 г. 23 октября в гор[оде] Свердловск, в семье батрака крестьянина. Родители мои поженились, будучи вдовцами. Отец умер, когда мне было 7 лет (62 лет). Я остался с сестрой на воспитании мамы, а ей было 52 года. Она ходила мыла полы и стирала чужое бельё. Так проходило моё детство, босой, в ситцевой рубашке. Проучился в школе 4 года. Я пошёл работать в ВИЗ в телефонную станцию 12 ½ лет, рассыльным, а потом телефонистом, где работал 3 года, потом перешёл в электроцех, а осенью открылась ШФЗУ, и я учился без отрыва от производства. (Ещё за год до окончания ШФЗУ маму разбил паралич, и я остался в исключительно тяжёлом положении, тогда то Вы и учили со мной Дубровского). По окончанию ШФЗУ я был направлен в электромагнитную лабораторию з[аво]-да, а потом перевели в Металлургическую лабораторию, где я и работал до 1930 г. 30 мая, в общем я в заводе работал всего 10 лет и 7 дней. Член союза с 1920 г. Завод мне дал командировку в консерваторию. (Я ведь учился уже в техникуме им. Чайковского), а остальное Вы знаете из письма. Что нужно Вы сами выберете из того, что Вам будет нужно, или затребуете у меня, если это Вам не затруднит.

Вот и всё, мой дорогой учитель. Говорить я умею в семейной обстановке, но не научился говорить на собраниях, в этом отношении я бездарность. Вот в данную минуту жена моя играет на рояле увертюру из «Пиковой дамы», которую я очень люблю больше всего. Дом наш всегда с музыкой, а когда я пел, то бывало много было пения, мои коллеги часто приходили, а в день моего рождения были очень большие концерты, которые любая бы филармония не прочь иметь в программе. С годами всё уходит. Пел я очень много, в репертуаре у меня одного Чайковского было 50 произведений, Глинка, Римский-Корсаков. Как русская, так западная классика в моём репертуаре доминировала. Эстрадный репертуар я мало пел. Русские песни очень люблю, и конечно советские композиторы так же были необходимы. Своим я ученикам тоже прививаю вкус к классике. Я ведь учился у очень хороших профессоров. По специальности я учился у проф[ессора] Образцова[10], по камерному у Зои Лодий[11], по оперному классу с Ершовым[12], народ[ным] арт[истом], да ещё у многих. Как-то Климов[13], худ[ожественный] рук[оводитель] Л[ениград]-ской капеллы, с ним я готовил Фауста, у Осовского, засл[уженного] деят[еля] искусств, в общем смотрел на них снизу. Так они были велики передо мной своим величием и все чудесные люди. Консерватория это мать моей жизни, а завод ВИЗ мой отец, воспитали меня не плохо, дисциплина у меня была всегда на 5. Я за всю свою трудовую жизнь не знал слово «опоздал». Мне очень отрадно делиться с Вами всем, моим дорогим учителем. Хочу Вас видеть очень, если я смогу выбраться в Свердловск этим летом к Коле, то у Вас буду непременно. Позвольте ещё раз благодарить Вас от всей души, по-русски Вас обнять и если можно поцеловать. Весь Ваш Евлампий Тимухин.

 

P.S. Дома меня зовут Ланя. Зовите меня так.

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 397. Л. 108-113 об.

 

---

---