Иеромонах Афанасий [(Малинин)]

Иеромонах Афанасий (в мире Малинин Александр)[1] кончил курс обучения в Пермской духовной семинарии и был командирован последней для продолжения образования в Казанскую духовную академию. В семинарии существовало о нём мнение как о, своего рода, «вундеркинде». А в академии на него особенное внимание обратил профессор русского яз[ыка] и литературы Алексей Александрович Царевский. По окончании академии он был оставлен в аспирантуре для подготовки к научной деятельности на кафедре проф[ессора] Царевского, но неожиданно для последнего, с окончанием аспирантуры, он постригся в монахи и получил назначение читать в академии лекции по аскетике, предмету, который был только что введён в академии с переходом её на новый устав. Проф[ессор] Царевский настолько болезненно воспринял «смену вех» своего аспиранта, что не постеснялся по этому поводу высказать свою обиду студентам. Торжествовали монахи, студенты академии, и их присные: «Нашего полку прибыло!» Положение, точнее обряд его совершён был не в Казани, а, кажется, в Петербурге, в академии, и ожидался приезд вновь испечённого монаха в Казань в академию. Пострижение в монахи молодого человека обычно связывалось разными домыслами и догадками о причинах такого шага, причём чаще всего объяснение носило романтический характер – указывалось на неудачную любовь или какой-либо сугубо трагический случай в жизни. Не обошлось без гаданий и в данном случае, причём молва шла об измене любимого существа.

И вот, наконец, ожидаемый приезд совершился: в академии появился новый монах, молодой красавец. В около академических женских кругах натурально пошли охи и вздохи: «Да как же он, такой молодой, решился на это» и тому подобное в этом духе. Первая лекция о[тца] Афанасия была обставлена с особой торжественностью. Он читал её в актовом зале академии в присутствии всех студентов – случай экстраординарный в истории академии. Он читал лекции о Симеоне Столпнике, о его «Лествице».[2] Это была не просто лекция, хотя и обставленная с особой помпой, а это была речь, опять-таки не просто речь, а программная, в которой намечалась генеральная линия академии после её перестройки по новому уставу. Как известно, в связи с переходом на новый устав была произведена и чистка преподавательского и профессорского состава, причём убран был популярный профессор по истории Благовидов за направленность его лекций против монахов. О[тец] Афанасий показал свой ораторский талант. Речь его была живой, страстной, увлекающей. На кафедре перед студентами был блестящий оратор, трибун. Его манера речи, фигура, осанка – всё импонировало слушателям, и когда он закончил речь, вспыхнули бурные аплодисменты. Всем казалось, что в академии появился новый талант. Особенно ликовал монахи, но, увы! Это был только блеск фейерверка: «жару и пыла» у оратора хватило ещё на две лекции, а дальше пошло что-то нудное, тягучее, бесцветное, что явно было в тягость и оратору и слушателям. Год кое-как был закончен, и [у] о[тца] Афанасия появилась мысль возвратиться к своим пенатам, т. е. к преподаванию русского языка, но этот предмет был занят перешедшим из университета профессором А. И. Александровым, принявшим пострижение в монахи с наречением его Анастасием. Ещё год о[тцу] Афанасию пришлось ждать, пока тот предмет освободится в связи с переводом Анастасия в Петербургскую академию. В течение этого года он вёл практические занятия по проповедничеству: студенты по его заданиям писали проповеди и он распределял студентов по городским церквам для произнесения их. Наконец, он вышел на преподавание того предмета, который предназначался ему по аспирантуре.

[[3]]

Что же было с судьбой Александра Малинина, ставшего потом Афанасием? Это была безусловная ошибка, и вся вина в этом отношении должна быть отнесена на счёт той среды, в которой он оказался, особенно в конце своего пребывания в академии. В академии, существовал кружок людей, который был рассадником для уловления юношей в монахи. Издалека этим кружком руководила рука архиепископа Антония Волынского. У него было отвратительное стремление завлекать молодёжь в монахи. … В период реакции этот кружок проявлял особенную активность. Основным содержанием его собраний были доклады и беседы на темы сборника о «смене вех». Особенно в этом кружке проповедовались реакционные идеи Достоевского. Кроме монахов в этот кружок входили «прозелиты», люди, готовящиеся к принятию монашества. …

С назначением инспектором академии архимандрита Гурия, «уловление» в монахи ещё более усилилось. В это время о[тец] Афанасий был уже активным членом этого кружка.

Какова его судьба после Октябрьской революции – не известно.[4]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 710. Л. 1-3 об., 5.