НАС БЫЛО ТРИДЦАТЬ

Посвящается моим бывшим

соученикам-семинаристам.[1]

В июне 1909 г. Пермскую духовную семинарию окончили тридцать человек, тридцать индивидуальностей, которые в течение нескольких лет объединены были в одну группу, в один класс и подчинены были одной системе воспитания, существовавшей тогда в духовных семинариях. Теперь прошло уже более полустолетия с того момента, но память живо хранит их образы, а воспоминания настойчиво требуют ещё и ещё раз запечатлеть их в словесном рисунке. Таков закон юношеских лет! Вот эти юноши.

1. Мавровский Николай

С детских лет он остался без отца, бывшего священника. Его мать-вдова работала учительницей. Он и его сестра учились в духовных учебных заведениях на казённый счёт. Он последовательно закончил весь цикл духовных учебных заведений: Камышловское дух[овное] училище, Пермскую духовную семинарию и Казанскую дух[овную] академию. На его судьбе ярко отразилась та положительная сторона духовных учебных заведений, что сиротам духовенства обеспечивалась возможность получить образование на казённый счёт. В течение всего курса обучения Н. Мавровский жил в интернатах, т. е. в течение четырнадцати лет. Это, естественно, не могло не наложить на его личность некоторые своеобразные особенности, черты бурсы, бурсацкой жизни. Так у него была какая-то странная наблюдательность за одеждой других. Бывало так, что он вдруг подойдёт к кому-либо из товарищей и заявит: «ты эти брюки носишь уже третий год». Привычка получать казённую одежду по определённым срокам, очевидно, воспитала в нём такого рода наблюдательность. Уже в шестом классе семинарии он завёл тетрадку со списком товарищей и в неё делал отметки о состоянии причёски у кого-либо из товарищей и кому-либо объявлял: «Я тебе сегодня поставил пять».[2] Но это были мелочи, странности, результат своеобразного быта «общежитников». Главной же чертой его характера была общительность, стремление организовать других, руководить или, в известной степени командовать другими. В этом отношении он был незаменимым организатором посещений театра, организатором вечеров, на которых он всегда красовался в сюртуке с красным бантом, пышно развевающемся при ходьбе. В этот момент он имел величественный вид и, как видно, чувствовал себя на высоте своего призвания. Организаторская деятельность его была разнообразной: он организовывал, например, трио певцов для церкви женской гимназии в великом посте, для совершения всенощной в губернском земельном учреждении; организовывал семинаристов на продажу ромашки в день 1-го мая в пользу туберкулёзных и т. д. Неудивительно, поэтому, что при поступлении в академию он сейчас же выдвинулся среди других и избран был студенческим деканом курса.[3] Здесь он выступал посредником между студентами и профессорами по оформлению лекций для подготовки к экзаменам, между студентами и администрацией по организации традиционной ёлки для детей служащих академии на Новый год и т. д. Одним словом, он был душой студентов курса и всегда был в их окружении. Он откуда-то разузнал о юбилейных датах наших бывших учителей и организовывал нас на чествование их. Так, ещё в семинарии по его именно инициативе мы посылали приветственную телеграмму смотрителю Камышловского духовного училища Михаилу Николаевичу Флорову по случаю двадцати пятилетия его педагогической деятельности. Когда же в академии было чествование профессора Ф. А. Курганова[4], то он именно выступал с приветственной речью.

[[5]]

Известно, что Мавровский Николай Николаевич по окончании академии был назначен преподавателем в Белгородское дух[овное] училище. Последнему его замыслу в академии – о встрече с академическими друзьями в Казани через десять дет после окончания – очевидно, не суждено было совершиться.[6]

2. Харин Евфимий

Он был первым по результатам учения, primus`ом, как принято было у семинаристов называть таких учеников.[7] В то же время у него была удивительная черта – быть незаметным среди других. Он учился на казённый счёт и жил всё время в общежитии, но как-то он ухитрился так вести себя, что его нигде не видно было, или он как-бы стоял в стороне и наблюдал что-либо издали. Завязывался ли какой-либо горячий спор, собиралась ли компания в театр, собиралась ли группа певцов или музыкантов, он стоял как-то в стороне, наблюдал и молчал. На вечерах, когда все включались в общий поток гуляющих, он как-то пытался соединиться с массой, но всё сторонкой, боком. Он не примыкал к кружку проповедников и не проявлял особенных признаков увлечения религиозными, богословскими науками, но ему как-то удивительно легко удавалось постигать эту премудрость и особенно писать сочинения на богословские темы. Нельзя сказать, чтобы он много читал и вообще увлекался чтением, как это было у некоторых других, которые читали «запоем», но он как-то умел подобрать самое необходимое ему для сочинения и искусно использовать его.[8] Когда он отвечал урок, то как-то не то стеснялся, не то нервничал, но не умел произвести внешне хорошего впечатления, хотя ответ был очень содержательным и исчерпывающим вопрос. Не была ли его некоторая отчуждённость от других товарищей проявлением гордости? Нет! Иногда товарищи позволяли себе по отношению к нему более фамильярные выходки, чем это полагалось по принятым обычаям взаимных отношений между «братвой», например, подшучивали над его фамилией «Харин», то он не реагировал на это, как надлежало бы человеку гордому, а снисходительно и добродушно говорил, что его фамилия происходит от греческого слова charis.[9] Нет, он не был гордым, но своеобразным типом человека, выражаясь на философском языке, «an sich» (в себе [по-немецки – ред.]). Никто из нас точно не знал его происхождения, и прошёл он семинарию как-то боком, стороной, но primus`ом, что он блестяще подтвердил при поступлении в Киевскую духовную академию, заняв в ней на приёмных экзаменах по конкурсу первое место.[10]

После окончания академии он работал в Пермском епархиальном училище преподавателем. Показательно, что, кончивши семинарию в том городе, где он работал, и, очевидно, зная, что в семинарии подвизались на педагогической работе его товарищи по ней, он не бывал в семинарии. Как прошёл её боком, стороной, так и остался в стороне от нее. Теперь его уже нет в живых: он [рано] умер от тифа. Мир праху его!

3. Иваницкий Николай

Он был из духовного сословия. До пятого класса он ничем не отличался в ряду своих товарищей, но потом ударился в мистику. Как это получилось, никто не заметил, а обнаружили, когда уже стали проявляться внешние признаки этого: куда бы он не заходил, где есть икона, и сколько бы раз не заходил, он обязательно творил «умную» (умственно) молитву и крестился.[11] По окончании семинарии он принял священный сан. В 1913 г. он поступил учиться в Казанскую духовную академию и, очевидно, закончил её в 1917 г. Дальнейшая судьба его не известна.[12] Любопытно, что в семинарии одновременно с ним учился его брат, Пётр, моложе его на три-четыре года, который по характеру был полной противоположностью ему: он был певец, щеголеватый, совершенно чуждый всякого рода религиозности. Впоследствии он поступил учиться в Казанский ветеринарный институт.

4. Пономарёв Виталий

Товарищи называли его «Витилло».[13] Его любимой манерой было «мудрить», т. е. принимать мудрый, «заумный» вид. Казалось что-либо всем простым, понятным, а он старался на всё взглянуть глубже, мудрёнее. В этом случае он принимал вид мудреца и развивал свою мысль, выглядывая сверх своих очков. Он любил пение, хотя в хоре и не состоял. Любимым его романсом был: «Я пережил свои желанья». Этот романс когда-то исполнялся на семинарском вечере под «немой» аккомпанемент хора и он так понравился Виталию, что он его часто пел, причём у него был неплохой баритон. За год до окончания семинарии Виталий начал готовиться для поступления в Петербургский историко-филологический институт[14], в 1909 г. поступил в него и закончил его [в] 1919 г. по классическому отделению. До революции он работал преподавателем в одной из петербургских гимназий, а потом переехал в Оханск, где работал вместе со своей женой в школе II-ой ступени.[15] В 1924 г. он был на областных курсах по переподготовке учителей [школ] II-ой ступени в Свердловске, где встречался с автором этой статьи. Внешне он так и остался прежним «Витиллой». Он между прочим рассказывал, как начало первой империалистической войны застигло его за границей и как с большим трудом он пробирался домой через Италию. Теперь его уже давно нет в живых.[16]

Как бывшему специалисту по классическим языкам приличествует ему, поэтому поводу, сказать: «Sit tibi terra levis!»[17]

5. Богословский Сергей

Он был сын священника Стефана Богословского.[18] Он непродолжительное время жил в общежитии семинарии, а с переездом отца в Пермь жил у родителей, был, как тогда выражались у нас «приходящим». Из детей он был старшим в семье. У «приходящих» во многом условия жизни отличались от живущих в общежитии: они только на половину испытывали семинарский режим учения. Сергей среди нас больше назывался Серёжей Богословским.[19] Три черты преобладали в его характере, поскольку он (характер) раскрывался в отношениях с товарищами, а именно: скромность, стеснительность, доверчивость. Будучи сами по себе не отрицательными или не столь отрицательными чертами, они у него представлены были в излишней форме и по закону диалектики о переходе количества в качество обернулись к нему своей отрицательной стороной в том смысле, что они поставили его в несоответствие с окружающей средой, которая не склонна была или мало склонна была рассматривать их как положительные качества, иначе говоря, не умела по достоинству ценить эти качества, а, наоборот, склонна была пользоваться ими во вред их обладателю. Конечно, было мелочью, когда за обедом в семинарии, при потреблении третьего сладкого блюда, не распределённого по отдельным тарелкам, а подлежащего дележу на столе, вдруг раздавалось: «Серёжа, расскажи что-нибудь», чтобы отвлечь его от дележа; конечно, это делалось, в конце концов, в шутку, без злого умысла, но сводилось всё-таки к тому, чтобы подчеркнуть вот эти излишние скромность, стеснительность, доверчивость. А в академии нашёлся один «товарищ» прохвост (иначе назвать нельзя), который взял на себя роль Фигаро – диктовал письма и давал советы и той и другой стороне и об этом выбалтывал другим. Вот к чему привела доверчивость! А вот изнанка стеснительности: после женитьбы Сергей скрывал это – не носил кольцо. Он слишком долго оставался Серёжей Богословским, даже тогда, когда уже обстановка совсем не соответствовала этому. При этом всём он обладал редкой трудоспособностью, настойчивостью и трезвым умом. Это были его основные внутренние качества. Благодаря им, он блестяще закончил семинарию, академию и впоследствии и университет. Ведь сумел же он перестроиться на исторические научные работы в университете! Но скромность и стеснительность иногда становились в противоречие с его основными качествами: они мешали внешнему проявлению его внутренних основных качеств, за ними не видно было его упорной настойчивости в труде и его трезвого ума, что не давало возможности другим людям дать ему полную и правильную оценку, сам же он снижал свою самооценку. Вот почему в общественной и трудовой деятельности он занял место ниже того положения, которое соответствовало его природным задаткам, достигнутой им степени развития и научной эрудиции. Трагическая гибель его – был раздавлен трамваем 1/IV 1958 г.[20] – последовала раньше, чем он проявил все свои способности: он мог бы ещё немало сделать для науки. Чистотой своей души и высокими нравственными порывами он в какой-то степени напоминал светлый образ Алёши Карамазова. Спи спокойно, дорогой друг!

6. Козельский Григорий

Он рано остался сиротой на попечении своей больной матери и брата, псаломщика села Катарач Шадринского уезда. Моложе несколько был у него брат Феликс.[21] Григорий учился на казённый счёт в Камышловском духовном училище и в Пермской духовной семинарии. Перед экзаменами в четвёртом классе духовного училища он заболел воспалением лёгких, благодаря чему ему пришлось отстать от своих товарищей, и в семинарию он поступил только через год. В дух[овном] училище он начинал учиться игре на скрипке, но потом забросил обучение. Он был большим любителем оперы, но сам не пел. Любил поспорить, причём в спорах упорствовал даже после того, как его оппонент доводил его мысль или отстаиваемый им тезис ad absurdum.[22]

После окончания семинарии он непродолжительное время служил каким-то чиновником, а потом принял священный сан и служил в с. Стриганском Ирбитского уезда. В своей деятельности священником он старался осуществить идеал «доброго пастыря», но рано умер от туберкулёза. В семинарии он показал себя хорошим товарищем, и поэтому заслуженно пользовался любовью многих семинаристов.

7. Бережнёв Пётр

Он был сыном Сарапульского протоиерея и поступил в нашу семинарию по окончании Сарапульского духовного училища. Он был пианист, что было редкостью среди семинаристов. Естественно как своего рода «unicum» он был окружен особым почётом певцов и музыкантов.[23] Как не прошедший особых условий «бурсацкой» жизни и живущий при обучении в семинарии в условиях отдельной квартиры, лично ему предоставленной, он отличался несколько независимым поведением, более тонкой и деликатной манерой обращения, однако, не нарушая хороших товарищеских отношений с другими. Он всегда был элегантно одет с некоторой претензией на артистический манер. Так, он любил носить пышные галстуки, и причёска у него всегда была в идеальном порядке с применением соответствующей косметики. Мы считали его баловнем судьбы.[24] Через год после окончания семинарии он поступил в Казанскую дух[овную] академию и, будучи уже студентом женился и принял священный сан.[25] Дальнейшая судьба его не известна.[26]

8. Черепанов Леонид

Его все звали Лёничка Черепанов, наш красавец. Он на самом деле выделялся среди других товарищей правильными и тонкими чертами лица, стройной фигурой и чуть кудрявыми волосами. Конечно, нельзя его сравнивать с Аполлоном Бельведерским.[27] Главное же его качество было в том, что до конца семинарии он сохранил чистоту своего сердца, мягкость и деликатность в отношении к товарищам. Уже в пятом классе он, очевидно, решил готовиться к принятию священного сана, принимал участие в проповедническом кружке, выступавшем в Стефановской часовне под руководством Н. И. Знамировского. После окончания семинарии, он принял священный сан, но, по словам Н. И. Хмельнова, неудачно женился на купеческой дочери.[28] После революции постригся в монахи и был епископом в Нижнем Тагиле с именем Льва. Пользовался популярностью и любовью у верующих, но потом был выселен, и на этом сведения о нём прекратились.[29]

9. Михайлов Филагрий [30]

Кратко его называли «Филат». Был очень сердечный товарищ, жизнерадостный, энергичный. Сейчас же после окончания семинарии женился в своем селе на дочери священника Смышляева, а осенью с женой они приехали в Казань и он поступил в ветеринарный институт, который он блестяще закончил в 1913 г. В 1924 г. автору этих заметок удалось встретиться с ним в Свердловске. В это время он был научным сотрудником Омского ветеринарного института и читал лекции по курсу ковки лошадей.

10. Хмельнов Николай

Тоже был очень сердечным товарищем и мечтал выучиться на врача, но судьба его сложилась иначе. Пришлось принять священство. После разного рода перемен и передряг он всё-таки закончил Пермский университет по историческому факультету[31], а позднее – Московский заочный институт иностранных языков и работал преподавателем немецкого языка в Нижне-Тагильском филиале Свердловского политехнического института, а позднее в школе. В настоящее время он на пенсии и ведёт большую общественную работу в детском клубе, который он сам же создал в доме, где он живёт. На его судьбе ярко видно, насколько упорно и живуче семинарское племя.[32]

11. Словцов Семён

Он как-то незаметно «прошёл» семинарию, и дальнейшая судьба его автору сего не известна.

12. Юмин Константин

13. Юмин Александр

Они поступили в нашу семинарию по окончании Сарапульского духовного училища. Они были дети какого-то административного начальника, кажется, пристава. Старший – Константин, младший – Александр. Жили они очень дружно. Александр прихрамывал, был небольшого роста и слабого сложения. Милые, сердечные товарищи! Они были жизнерадостные юноши, особенно Александр любил посмеяться, пошутить. Как передавали некоторые товарищи, с которыми приходилось встречаться, Константин по окончании семинарии принял священный сан[33], а Александр, как это уже достоверно известно, работал в Каменске-Уральском учителем сначала в так называемом четырёхклассном училище, а потом в школе второй ступени, где преподавал литературу с большим успехом, но в известный момент «ят бысть»[34], после чего сведения о нём прекратились.[35]

14. Павлинов Михаил

Он был элегантный молодой человек, приятной наружности. Надо полагать, был знаком с некоторыми так называемыми «злачными» местами. Учением себя не утруждал. В общем, был не плохой товарищ. После окончания семинарии работал надзирателем в Пермском дух[овном] училище. В 1915 г. был мобилизован, прошёл школу прапорщиков. В 1916 г., будучи контужен, лечился в Перми, где с ним и виделся автор сего. Дальнейшая судьба его не известна.

15. Чернавин Георгий

Его звали «Геря». Он был из тех милых товарищей, простецкая душа которых манила к себе, с которыми всегда хочется перекинуться словом, пошутить, посмеяться, немножко «подтрунить» над ними. Он был очень скромным, ничем не выделялся среди других. Как сложилась его дальнейшая жизнь – не известно.

16. Яковкин Александр

Он выделялся среди других более высоким ростом: когда все стояли кучкой, то его голова главенствовала над другими. Голова его была вверху сужена, примерно так, как Гоголь описал строение головы Ивана Никифоровича, причём негустые волосы на ней торчали вихорком, что придавало ему несколько комичный вид.[36]

Его наружный вид соответствовал и его внутреннему миру: он был природный комик. Любимой манерой его было рассмешить других. За это его все любили. Как он устроился в жизни – не известно.[37]

17. Кочнев Михаил

В классе он ничем не выделялся. Были слухи, что по окончании семинарии он работал учителем.

18. Первушин Николай

К нашему классу Коля Первушин примкнул со второго класса, после перерыва в его учении в семинарии в течение двух или даже трёх лет, и поэтому среди других он был на положении «старичка». Сам Коля вроде как-бы даже гордился этим и старался подчеркнуть, что он уже имеет кое-какой опыт в жизни. И в самом деле, наружный вид его как-бы подтверждал этот его тезис: лицо его было несвежим, а на висках было что-то похожее на седину: не то волосы выцвели, не то он загрязнял их от частого потирания ушей. Чем Коля занимался во время перерыва в учении, он не говорил, но туманно намекал на какую-то историю в его жизни, роковой случай, вследствие которого ему пришлось оставить семинарию. Он рассказывал, будто в порыве мести инспектору П. С. Потоцкому за преследование его, он, встретивши во дворе его мальчика, так его «тряхнул», что с ним еле-еле отводились, молва же распространилась о том, что он убил мальчика. Об этом Коля рассказывал строго конфиденциально и не всем, а только тем, кому он доверял.[38] Так ли это было и не так, но Коля любил показывать себя в таинственном виде a la Печорин. Хотя на самом деле он был, может быть, только Грушницким.[39] Товарищи по классу, однако, смотрели на него как на человека [с] житейским опытом и при случае обращались к нему за советом, что он с достоинством принимал как должное. Дальнейшая судьба его не известна, (но в связи со слухами, о каком-то священнике-математике, члене Парижской академии наук, возникает мысль, не он ли был этим математиком?)[40]

19. Коровин Марин

Он пел в архиерейском хоре, тенор. Он не был солистом, а, выражаясь образно, «рабочей пчелой» в этой области. Таких певцов среди семинаристов было большинство, и они-то по существу и были главной основой хоров. Среди других Марин выглядывал более взрослым. У него была какая-то сердечная болезнь, и однажды с ним случился сильный припадок истерики. Было это во время рождественских каникул. Вместе с другими он был на вечере в епархиальном училище. Как передавали, он там провёл время в беседе с одной «епархиалкой», на семинарском жаргоне это называлась «смаковал», а когда вернулся в семинарию, то ему стало казаться, что его кто-то преследует. Он стал прятаться сначала за вешалку с криком: «Он меня убьёт, он меня убьёт», а потом с этими же словами явился в спальню, стал закрываться одеялом, прятаться. Дело было в полночь. Все сбежались, стали прыскать ему в лицо холодной водой: он на момент приходил в сознание, а потом опять начинал своё. С час с ним возились, пока он уснул. Утром бледный как покойник он явился в класс. С ним же на почве чтения какого-то произведения не то Андреева, не то Куприна случился какой-то странный «идеологический» казус: вдруг он стал развивать тезис, что если есть в мире явления безнравственные, например, «падшие» души, типа Виолетты Травиаты, то другие люди (он говорил в данном случае о себе) «не имеют права» (sic!) быть честными. Боже мой! Какой только хаос царил иногда в головах у некоторых из нашей «братвы», в тот бурный период реакции после 1905 г.!

Товарищи с уважением относились к Марину и в отличие от других называли его Марином Александровичем. Говорили, что у него была склонность к принятию священного сана. Дальнейшая его судьба, однако, осталась неизвестной.[41]

20. Удинцев Александр

21. Удинцев Иван

Братья жили дружно. Старше был Иван. Александр был блондин, а Иван – брюнет. Иван был ростом ниже и очень подвижный, юркий, Александр вёл себя более солидно, и по всему было видно, что был авторитетом для старшего. У Ивана была шевелюра кудрей и излюбленная манера – встряхивать головой. Душа у него была какая-то простецкая, нараспашку. Он не любил мудрить, и был весь на виду – жизнерадостный, приветливый, отзывчивый. Иван Павлович – так его все звали по привычке. Брат же его был более сдержанным, любил декоративное искусство и при организации пасхальных украшений был правой рукой Александра Борчанинова. Иван любил при групповом пении «подтянуть» вторым тенором. Автору сего удалось встретиться с Иваном Павловичем в 1924 г. на областных курсах по переподготовке учителей в Свердловске. Прошло пятнадцать лет после окончания семинарии, но он не изменился. Он сообщил печальную новость о том, что Александр умер.[42] Рассказал и о своей «Одиссее»: был псаломщиком до революции, а в момент встречи являл собой персону преподавателя обществоведения в школе II-ой ступени. Ох, и живуче это семинарское племя, живуче! Вот уж, действительно – «Ванька-встанька»! Дальнейшая история И. П. неизвестна. Он был, кажется, по какой-то линии родственником Д. Н. Мамина-Сибиряка.

22. Попов Николай

Товарищи его называли Николай Николаевич. Он, помнится, был в классе единственным из «братвы», кто культивировал усы, и поэтому его, кажется, называли «моржиком». Он любил иногда «помудрствовать», но у него получалось всё-таки «лукаво» - не вразумительно. Трудно было определить его интересы, вернее всего он «проходил» семинарию, случайно в ней оказавшись. При всём том он был хороший товарищ. Впоследствии высказано было предположение, что оперный певец в Перми – сын его, но Н. И. Хмельнов говорил, что он детально исследовал этот вопрос (писал письмо-запрос по этому поводу артисту) и оказалось, что это предположение не подтвердилось. Дальнейшая судьба его для автора сего осталась неизвестной.[43]

23. Старцев Анект

Товарищи его звали «Анефа». Передавали, что он был активным участником в революции 1905 г. и будто бы однажды, возвращаясь с тайного собрания, чуть было не попал в руки полиции: был схвачен, но вырвался, получив ранение руки. Из учеников нашего класса тогда активистом был Костя Ламзин, который потом так и скрылся куда-то.[44] Говорили также, что будто бы обыск, который производила в семинарии полиция, был вызван тем, что кто-то из семинаристов проболтался шпику о том, что у семинаристов много нелегальной литературы. Ко всей этой истории приплетали и Анекта, но в конце обучения в семинарии у него не было уже ничего, что свидетельствовало бы о его таком прошлом. Он, скорее всего, являл собой довольно распространенный тип «отбывателя» семинарии, а по окончании неё, как говорили, принял священный сан.[45]

24. Хохлов Александр

Его называли иногда в шутку «Фирма», потому что он торговал папиросами. «Чичиков в школьные годы» - так можно было бы охарактеризовать Александра Ивановича. Откуда у него взялась эта коммерческая жилка? Во всяком случае, не от того, что будто бы его не обеспечили родители. Часами он сидел за набивкой папирос, а торговал с утра и до ночи, до отхода ко сну, в любое время прихода к нему покупателя. О своих доходах никому никогда не говорил. Допускал небольшой кредит. Иногда можно было видеть его в глубокой задумчивости: он обдумывал торговые дела. Купец… и всё!

По окончании семинарии, говорят, он принял священный сан.[46] О, великий Овидий Назон! Твои «Метаморфозы» бледны по сравнению с тем, чему мы были свидетели.

25. Никитин Александр

Он был из тех «входящих» и «исходящих», которые проходили семинарию «не бросивши векам…», незаметно, сторонкой. Звали его товарищи «Никитой». И это было всё, что о чём осталось в памяти. Обидно, но так!

26. Максимов Андрей

Он тоже «отбывал» семинарию, по существу она была для него «ни к чему», да и он для неё тем же. Он играл на мандолине. Его коронным и, кажется, единственным музыкальным исполнением был марш из «Нормы».[47] Он явно страдал от изучения богословской премудрости и был и мучеником и мучителем учителей, для которых трудно было вытягивать его на «тройки». Зато полнокровной и интересной жизнью он жил в летние каникулы в с. Верх-Теченском Шадринского уезда, где отец его был священником. Здесь он был душой общества: организатором спектаклей, концертов, сам играл и был завзятым танцором, даже можно сказать кумиром деревенских барышень, хотя не имел привлекательных наружных данных. На свадьбах он являлся завзятым шафером, так сказать, неизбежным представителем или со стороны жениха или невесты. По окончании семинарии, женился на девушке – агенте компании Зингер, женился скоропалительно, как-бы в отместку девушке-епархиалке, на которую он давно уже имел виды, но был отвергнут, переехал в Шадринск, здесь работал каким-то чиновником и рано умер.

27. Шкляев Александр

Он был из «приходящих». Имел странную окраску волос – пепельного цвета. Был отменный «джельтмен», всегда аккуратно одет. К учению относился «прохладно». Был очень общительный человек и неплохой товарищ. Казалось, что он больше был занят своей наружностью, чем внутренним совершенствованием. Так, он никогда не обнаруживал каких-либо особых интересов, скажем, к чтению, к каким-либо литературным и общественным событиям, но зато был любителем посещения вечеров и, вероятно, был ревностным участником в танцах. Как сложилась его дальнейшая жизнь – неизвестно.

28. Третьяков Константин

Он был низкого роста и не сильного сложения, голова же у него была большая, не в пропорции с корпусом, вследствие чего он походил немного на гнома. Всем было известно, что он потихоньку служил Бахусу, и вообще ему не чужда была Мамона. Он был из «приходящих», и всё это было вне стен семинарии, как говорят, «шито-крыто». Во всяком случае, он был не из тех служителей Бахуса, которые любили пошуметь, «развернуться», проявить внешне свое «блаженное» настроение, а он удовлетворялся внутренним блаженством, своего рода погружением в какую-то нирвану. Он был эпикурейцем. Что же касается его отношения к богословским наукам, то он был не просто «отбывателем», а скептиком, т. е. активно сомневающимся в необходимости их изучения. Его отношение к ним можно было бы выразить словами: «мне это ни к чему». Самой большой ошибкой в жизни для него было бы принять священный сан, а зато он мог бы быть хорошим чиновником.[48] Какова же была его дальнейшая судьба автору сего неизвестно.

29. Затопляев Михаил

Он был из «приходящих» и во многом был похож на Шкляева Александра. По окончании семинарии он поступил учиться в Петербургский коммерческий институт. Институты этого типа были открыты недавно, и в них принимались кончившие семинарию.[49] В 1914 г. автор сего встречался с ним, причём он говорил, что он был субрегентом в Казанском соборе у известного композитора Архангельского, что показалось для автора удивительным, потому что Михаил ничем не проявил себя в области пения в бытности семинаристом. Дальнейшая судьба его не известна.[50]

30. Игнатьев Василий

Сын сельского дьячка, он последовательно учился в духовном училище в Камышлове, в дух[овной] семинарии в Перми и в дух[овной] академии в Казани. Ещё со времени учения в духовном училище увлёкся пением, сначала церковным, а потом и светским. Он мог бы сказать, «что любил как душу» - это было пение. Однако на всю жизнь в силу сложившихся обстоятельств он остался дилетантом и далеко не использовал тех голосовых средств, которые у него были от природы. Судьба его направила по педагогической стезе, на которой он находился сорок три года, из которых восемнадцать лет пало на работу в высших учебных заведениях в качестве преподавателя латинского яз[ыка]. До 1938 г. с 1919 г. его преподавательская деятельность проходила в учебных заведениях самого разнообразного типа: реальном училище, мужской и женской гимназиях, коммерческом училище, духовном училище и духовной семинарии, Ф. З. У., в Вечернем Комвузе, на разного рода рабочих курсах. В возрасте 69 лет он вышел на пенсию.

Самым светлым периодом своей жизни, с которым связаны у него лучшие воспоминания, он считает годы учения в семинарии.

Кончаю и могу сказать: «Dixi et animam levavi!»[51]

Но, Боже мой! Какое же пёстрое разнообразие мы представляли в 1909 г., выходя из семинарии!

Сколько теперь уже нет в живых; а о скольких ничего не известно, а как хотелось бы узнать!

9.X.[1960] 10 ч. 08 м. вр[емя] сверд[ловское]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 202-220 об.

[1] Автор вспоминает своих соучеников в порядке разрядного списка всех окончивших Пермскую духовную семинарию в 1909 г., при этом в «пермской коллекции» замыкает собой список, а в «свердловской» упоминает себя 5-м, без указания сведений о себе.

В 1908/1909 учебном году Пермскую духовную семинарию окончили:

по 1-му разряду: Мавровский Николай, Харин Евфимий, Иваницкий Николай, Пономарёв Виталий, Игнатьев Василий, Богословский Сергей, Козельский Григорий, Бережнёв Пётр – признаны достойными звания студента семинарии;

по 2-му разряду: Черепанов Леонид, Михайлов Филагрий, Хмельнов Николай, Словцов Семён, Юмин Константин, Юмин Александр, Павлинов Михаил, Чернавин Георгий, Яковкин Александр, Кочнев Михаил, Первушин Николай, Коровин Марин, Удинцев Иван, Попов Николай, Удинцев Александр, Старцев Анект, Хохлов Александр, Никитин Александр, Максимов Андрей, Шкляев Александр – признаны окончившими полный курс семинарии;

по 3-му разряду: Третьяков Константин и Затопляев Михаил // «Пермские епархиальные ведомости». 1909. № 19 (1 июля) (отдел официальный). С. 165-166.

[2] В очерке «Нас было тридцать» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции»: «Я тебе сегодня поставил за причёску четыре – снизил оценку: тут у тебя торчит какой-то вихорок».

Там же автор добавляет: «Любил грешник попариться в бане и обязательно чтобы «бздануть» квасом» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 190.

[3] В то время декан не являлось должностью преподавателя или руководителя факультета, это был старший среди равных или староста, как в классах современных учебных заведений.

[4] Курганов Фёдор Афанасиевич (1844-1920) – сын священника Пензенской губернии. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1870 г., магистр богословия 1872 г., доктор богословия 1880 г.; профессор кафедры общей церковной истории. Русский православный богослов и историк Церкви.

[5] В очерке «Нас было тридцать» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Теперь дело прошлое и можно вспомнить и о том, что Мавровский именно старался помогать кое-кому из студентов на экзамене: организовывал подготовку шпаргалок. «Быль молодцу не укора» - гласит по этому случаю пословица.

Не чужд он был и кавалерских увлечений, и с этой стороны ему на семинарском жаргоне было присвоено название «балахоник» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 190 об.-191.

[6] Мавровский Николай Николаевич (1888-1960) – сын священника г. Далматова Шадринского уезда. Окончил Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1909 г. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1913 г. Преподаватель Белгородской духовной семинарии, член Поместного Собора Русской Православной Церкви 1917- 1918 гг. от мирян Курской губернии. После революции преподаватель географии в педтехникумах и средних школах Белгорода и Москвы.

[7] Евфимий Харин был 1-м по результатам обучения во 2-м, 3-м и 5-м классах и 2-м – в 4-м и 6-м классах; Николай Мавровский – 2-м по результатам обучения в 1-м и 3-м классах, 4-м – в 5-м классе и 1-м – в 4-м и 6-м классах. В «свердловской коллекции» воспоминаний автор исправляется и называет Николая Мавровского этим почётным званием, а Евфимия Харина называет «вторым primus`ом».

[8] В очерке «Нас было тридцать» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «У него был талант писать сочинения, некоторые семинаристы в порядке домашней работы писали до десяти в течение учебного года. Приходилось наблюдать, что он как будто и не особенно много затрачивает времени на писание сочинения, а получает «пять». Он умел как-то подобрать необходимый материал к теме: то что-нибудь использует из произведений святых отцов, то из какой-либо другой литературы...» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 191-191 об.

[9] Χάρις – имя греческого происхождения, однокоренное со словом «харизма» — достоинство, подарок, благодать.

[10] Харин Евфимий Дмитриевич (1889-1920-е) – окончил Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1909 г. Кандидат Киевской духовной академии 1913 г. Преподаватель Пермского епархиального женского училища до 1917 г.

[11] В очерке «Нас было тридцать» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «... цветущий, румяный, красивый парень, не замкнутый в себе, не чуждавшийся смеха, шуток и всего прочего, что свойственно здоровому юноше, но вот поди-ты!» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 192 об.

[12] Там же: «По слухам, некоторое время священствовал где-то около Свердловска, а потом исчез...» // Там же. Л. 163 об.

[13] В очерке «Нас было тридцать» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Из коренных жителей Прикамья, он имел несколько грубоватые черты лица: «курносый» нос, вдавленный с морщинкой по средине лоб, нависший на глаза» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 193.

[14] Там же автор добавляет, что «он начал готовиться тайком от других, и только перед самым окончанием семинарии объявил товарищам о своём намерении» // Там же. Л. 193-193 об.

[15] Там же: «вместо латинского стал преподавать русский язык» // Там же. Л. 193 об.

[16] Там же: «В скором времени после этой встречи я узнал, что «Витилло» скончался» // Там же. Л. 194.

[17] Sit tibi terra levis! – по-латински «Пусть земля тебе будет пухом!».

[18] Богословский Стефан Михайлович (1862-1943) – сын псаломщика. Окончил Пермскую духовную семинарию в 1882 г. Протоиерей Вознесенской церкви г. Перми в 1904-1918 гг. Окончил юридический факультет Пермского университета.

[19] Богословский Сергей Степанович (1887-1958) – сын протоиерея г. Перми. Окончил Соликамское духовное училище по 1-му разряду в 1904 г. и Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1909 г. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1913 г. Преподаватель Священного Писания Ветхого Завета и еврейского языка, классный воспитатель в Пермской духовной семинарии в 1913-1917 гг. Окончил историко-филологический факультет Пермского университета, в 1938-1958 гг. – заведующий научной библиотекой Пермского государственного фармацевтического института. Историк-краевед.

[20] В составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора ошибочно указан 1948 г.

[21] Козельский Феликс Михайлович (1891-1937) – сын псаломщика Шадринского уезда. Окончил Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1912 г. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1916 г. В 1928-1930 гг. протоиерей Успенского собора Верх-Исетского завода г. Свердловска. Расстрелян в 1937 г.

[22] ad absurdum – по-латински до абсурда, но нелепости.

[23] В очерке «Семинаристы-музыканты» в составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «... учился приватно. Он мог аккомпанировать только для самых элементарных музыкальных произведений» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 107 об.-108.

[24] В очерке «Нас было тридцать» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «К чести его надо сказать, что он, несмотря на это последнее обстоятельство, ни на то, что он был в некотором отношении персоной привилегированной, не поставил себя выше других, не «возгордился», а держался в составе общей семинарской «братвы» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 196 об.

[25] Там же: «Студентам академии не разрешалось жениться, а он отступил от этого правила и вынужден был принять священный сан» // Там же. Л. 163.

[26] Бережнёв Пётр Вячеславович (1898-?) – окончил Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1909 г. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1914 г.

[27] Аполлон Бельведерский – римская мраморная копия бронзового оригинала работы древнегреческого придворного скульптора Александра Македонского Леохара (ок. 330-320 до н. э.).

[28] В очерке «Нас было тридцать» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «... но неудачно, непродуманно женился на девушке из купеческой среды со специфическими привычками быта, которые она не смогла и, очевидно, не хотела преодолеть на положении «матушки». Семейный конфликт закончился разводом... // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 197 об.

[29] Там же: «Был «во время оно» изъят...» // Там же. Л. 164.

Лев (Черепанов Леонид Всеволодович) (1888-1937) – сын священника Екатеринбургского уезда. Обучался в Екатеринбургском духовном училище в 1899-1901 гг. Окончил Пермское духовное училище по 2-му разряду в 1903 г. и Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1909 г. Священник с 1910 г. Овдовел в 1918 г. Епископ Нижнетагильский в 1923-1927 гг. (находился в ссылке в Средней Азии), Алма-Атинский в 1927-1929 гг., арестован и сослан, Кавказский и Ставропольский в 1933-1935 гг., арестован, сидел в Соловецком лагере. Расстрелян в 1937 г.

[30] Михайлов Филагрий Александрович (1889-?) – окончил Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1909 г.

[31] В очерке «Нас было тридцать» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «... ему предложена была должность законоучителя в одном высшем начальном училище при условии надеть рясу, что он и сделал. Позднее он учился в Пермской ун[иверсите]-те, вторично надевал рясу [из-за материальных соображений – ред.]» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 163-163 об.

[32] Хмельнов Николай Иванович (1889-1970) – окончил Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1909 г. Священник с 1909 г., служил в Александро-Невской церкви Нытвенского завода Оханского уезда. Окончил историко-филологический факультет Пермского университета. «Позднее заочно в I Московском пединституте. В 1936-1940 гг. работал педагогом в Кушве, где организовал музей. Позднее преподавал немецкий язык в Тагильском индустриальном институте и в Тагильском филиале Уральского политехнического института. Известен как методист своего предмета и как автор руководства игр на немецком языке, изданного Институтом усовершенствования учителей». (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 6. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1281. Л. 233-233 об.)

Из письма В. А. Игнатьева И. С. Богословскому от 16 ноября 1960 г.: «Он вспоминает о семинарии, но его восприятие семинарии было иным, чем у нас с Вами. Он о семинарии отзывается сухо. Однажды он подчеркнул, что он теперь атеист. Однако он мне писал, что он очень хотел бы почитать мои мемуары… Я думаю, что отношение его к семинарии и учению в ней очень противоречивое» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 215. Л. 30.

[33] Юмин Константин Васильевич (1889-?) – из г. Сарапула. Окончил Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1909 г. Священник Рождество-Богородицкой церкви Добрянского завода Пермского уезда с 1913 г.

[34] «Ят бысть» – по-церковно-славянски «взят был». Автор имеет в виду – репрессирован.

[35] Юмин Александр Васильевич (1889-1920-е) – из г. Сарапула. Окончил Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1909 г. «Преподаватель литературы в городском училище и школе II ступени Каменского завода. Был хромым. Умер в 1920-х гг.» (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 6. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1281. Л. 199).

[36] В очерке «Нас было тридцать» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний: «Мы звали его «Якушкой» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 200.

[37] Яковкин Александр (1889-1943) – «чиновник в Перми, позднее служащий в Шадринске». (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 6. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1281. Л. 208).

[38] В очерке «Нас было тридцать» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Коле пришлось распрощаться с семинарией до того момента, когда Потоцкий не покинул семинарию, и только спустя три года после этого, когда образно выражаясь «изомроша ищущие отрочате», Коля вернулся в семинарию» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 201.

[39] Печорин и Грушницкий – персонажи романа М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени».

[40] Текст вычеркнут И. С. Богословским по просьбе В. А. Игнатьева. Под священником-математиком имеется в виду Первушин Иван Михеевич (1826-1900).

[41] Коровин Марин Александрович (1884-1953) - сын священника г. Соликамска. Окончил полный Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1909 г. Служил учителем в двухклассном училище г. Соликамска. Был слушателем летних курсов для учителей при С.-Петербургском Императорском университете по отделению естественных наук. Посвящён в сан священника в 1915 г. Служил настоятелем Богородице-Казанской кладбищенской церкви г. Осы Пермской губернии. В 1919 г. эвакуировался в Читу, где служил священником в кафедральном соборе. Обладал хорошим природным голосом, пел в церковных хорах, в том числе в архиерейском хоре в Перми. При отступлении он пел в военном хоре в частях генерала Михайлова, на концертах для раненных, состоял в хоре П. Е. Степанова при военном священнике А. Русецком в Чите. После ухода белых переехал с семьей в Китай. Служил в Серафимовской церкви на ст. Маньчжурия. В 1922 г. переехал в г. Харбин и был приписан к кафедральному собору и назначен заведующим соборной школой, которая размещалась в Московских рядах. Здесь его стараниями была устроена временная церковь, где совершались службы в праздники. Преподавал закон Божий в гимназиях, школах, в Харбинской духовной семинарии и других учебных заведениях. Окончил полный курс на богословском факультете Института св. Владимира, кандидат богословских наук. С 1943 года служил настоятелем Михаило-Архангельского кладбищенского храма в г. Дальнем (Далянь), где также служил законоучителем русской гимназии имени А. С. Пушкина. Протоиерей с 1945 г. Похоронен в г. Дальнем, на военном кладбище. См. ст. Сазанова (Воронина) Л. В. «Светлый луч прошлого». Русская Атлантида, 6 июля 2004 г.

(http://www.orthodox.cn/localchurch/liaoning/dalian/lightfrompast_ru.htm).

[42] В очерке «Нас было тридцать» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «…работал не то учителем, не то каким-то чиновником» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 203.

[43] Там же: «Не так давно один из моих знакомых передавал мне, что у него есть сведения, что Николай скончался в Харькове, где он жил у своего сына. Это всё, что мне известно о его судьбе» // Там же. Л. 203.

[44] Ламзин Константин (189?-1908) – окончил Екатеринбургское духовное училище по 1-му разряду в 1903 г. Обучался в Пермской духовной семинарии в 1903-1905 (выбыл из 3-го класса) и 1906-1907 гг. (поступил вновь, 3-й класс не окончил, оставлен на переэкзаменовку по Священному Писанию и литературе). «В годы первой русской революции учился в средних классах Пермской духовной семинарии, часто отсутствовал на занятиях, учился плохо, был скрытным, дерзким, грубым. Иногда появлялся в семинарии в подряснике, конечно, не на глазах инспекции, с немного пробившейся бородкой и усами, вероятно, это служило ему иногда в целях конспирации. Он участвовал в революционном движении 1905-1906 годов, состоя в боевой дружине, и как-то сразу исчез из семинарии, оказавшись потом в одной из террористических дружин А. Лбова». Записано со слов семинариста Б. Н. Чечулина. «3 июня (1908 г.) в Пашийском заводе полиция обнаружила склад боеприпасов и устроила засаду. В последовавшем за этим вооружённом столкновении погиб участник боевой группы А. Давыдова пермский семинарист Константин Ламзин и шесть человек было схвачено». ... Среди семинаристов и в воспоминаниях о нём Ламзин был известен под кличкой «Костя». (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 3. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1278. Л. 1-2).

[45] Старцев Анект Антонович (1889-?) – сын священника Екатеринбургского уезда. Окончил Екатеринбургское духовное училище по 1-му разряду в 1902 г. и Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1909 г. «Учился хорошо, считался исключительно одарённым. Семинаристом старших классов активно участвовал в политических выступлениях и в одном случае преследовался казаками, был крепко ранен шашкой в праву руку, почему даже писать потом пришлось левой рукой. По окончании семинарии начинал учиться в университете, но вскоре в связи со смертью отца, не имея средств для продолжения образования поступил священником на отцовское место в Билимбаевский завод, где перенёс тиф. Позднее в 1940-х гг. был счётным работником в г. Первоуральске, тогда там его жена работала учительницей». (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 5. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1280. Л. 140-140 об.).

[46] Хохлов Александр Иванович (1889-?) – окончил Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1909 г. Священник с 1909 г., с 1914 г. служил в Благовещенском соборе г. Кунгура.

[47] Опера итальянского композитора Винченцо Беллини (1801-1835).

[48] В составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «человеком двадцатого числа».

[49] В очерке «Нас было тридцать» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Жил, кажется, у родственников и был на положении баловня. Учился «из кулька в рогожку», благодаря чему и оказался замыкающим окончивших список семинаристов в 1909 г. Но он был в числе тех, «кому ворожила бабушка», т. е. в числе тех, кому родители могли обеспечить возможность дальнейшего обучения в высшем уч[ебном] заведении. Он поступил учиться в только что открытый в Петербурге психо-неврологический ин[ститу]-т.» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 205.

[50] Затопляев Михаил Владимирович (1889-?) – окончил Пермскую духовную семинарию по 3-му разряду в 1909 г. «По окончании семинарии учился в Петербургском психо-неврологическом институте. Работал субрегентом у Архангельского в Казанском соборе. Хормейстер, скрипач». (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 2. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1277. Л. 25).

[51] Dixi et animam levavi! – по-латински «Я сказал и облегчил душу!».