Николай Иванович Лебедев

[1963 г.]

Фамилия Лебедевых была самой распространённой в нашем селе. Людей с этой фамилией можно было встретить в разных местах Течи: в центре села, где жила самая «знать», на Зелёной улице, в Нижнем конце и на Горушках. Носители этой фамилии разделялись на несколько ветвей. Когда-то, вероятно, они происходили от одного корня, но со временем сознание родственной связи у той или другой ветви ослабевало и люди, принадлежавшие к этой ветви стали именовать себя только однофамильцам по отношению к людям другой ветви. По имущественному и общественному положению носители фамилии «Лебедев» дифференцировались по всем категориям, принятым для определения этих положений от бедноты до зажиточности. Николай Иванович относился к той ветви, которая была, можно сказать, на славе. Эта ветвь шла от трёх братьев Лебедевых: Фёдора, Андрея и Ивана. Все они жили в разделе зажиточно, и общество оказывало им честь – выдвигало на общественные должности. Так, Фёдор был избран в церковные старосты, каковая должность в те времена считалась почётной, а Иван – сельским старостой. У Ивана дом находился в центре села, в том месте, где были дома трёх братьев Пеутиных, выходцев из «Расеи». Дом был пятистенный с шатровой крышей. Позднее под дом был подведён кирпичный фундамент, который по существу составил нижний этаж дома, и он стал двухэтажным. Вместо деревянной крыши была сделана железная.

В моей памяти ещё сохранился образ Ивана Ивановича, отца Николая, от того времени, когда он, отец был сельским старостой. Был он не высокого роста, очень подвижный, из тех, которых называют торопыгами. Ходил он в малюскиновом кафтане коричневого цвета. Николай и по комплекции и по характеру в точности повторил своего отца. Я помню Николая ещё от того времени, когда мальчишкой звали его Колька Лебедев, но настоящее моё знакомство с ним началось уже, когда он стал Николаем Ивановичем и хозяином дома. Отца уже не было в живых, а брат его – Василий купил себе отдельный дом и ушёл в раздел. Это было уже в последние годы перед первой империалистической войной. После раздела у Николая осталось три-четыре лошади, две-три коровы, овцы. Жил он, в общем, зажиточно: продавал излишек хлеба, семья одета была хорошо, хорошо питались. Одним словом, жили не в обиде.

У Николая была, очевидно, родовая черта – склонность к набожности. Известно было, что когда дядя его Фёдор Иванович был церковным старостой и после этого, то всегда на Пасхе к ним приходили «с Богоматерью», и хозяева заказывали до шести акафистов. К Ивану, отцу Николая, тоже приходили «с Богоматерью», а в большие праздники при праздничном объезде духовенство наряду с Пеутинскими домами заезжало и к ним «поздравить с праздником». Николай стал набожным: почти ежегодно перед севом он ездил в Верхотурье поклониться мощам Симеона праведного. Особенно он полюбил церковное пение и принимал участие в церковном хоре. Было так, что он иногда специально заезжал к одному из своих знакомых и уговаривал его поехать с ним на его поле, чтобы дорогой спеть что-либо из церковных песнопений. Бывало, уже после революции всё уговаривал: «Споём разорённую» (Херувимскую), причём пел с увлечением, доходящим до экстаза. Набожность Николая позднее поддерживалась, очевидно, и родственными связями: он был женат на девушке из Сугояка, сестра которой была монашкой Верх-Теченского монастыря и после революции жила в доме у Николая. При своей набожности Николай любил по русскому обычаю кутнуть во всю в праздники. Так, в престольные праздники в доме у него в течение трёх дней обычно было «разливанное море». Вот где действительно можно было видеть то, что поэт назвал словами: «коли пир – так пир горой».

От отца Николай унаследовал энергичный и предприимчивый характер, изворотливость в борьбе за жизнь, и жизнь не поворачивалась к нему боком: достатки его росли, он всё больше и больше обрастал богатством, но вдруг «подсекло» - на пути стали новые порядки в селе после Октября. Николай стал жаловаться: «не дают жить!» Потом он выработал для себя новый тезис в жизни: «нужно жить умом». Как он осуществлял этот тезис в жизни? Зимой он иногда подолгу жил в Свердловске и занимался перевозкой грузов на своих трёх лошадях. Пока всё сходило тихо-смирно, Николай был убеждён, что он нашёл способ «жить умом», но наступил момент, что и по этой линии «подсекло». Николай осел. Было у него ещё и семейное горе: одна девочка родилась уродом. Сколько он ни «ходил по врачам» с ней, ничего не получалось: порок был не исправимым.

В пору своих «операций» в Свердловске Николай иногда заезжал к автору сего со всей своей тройкой выпить чайку, вспомнить прежнее увлечение пением, но вот как-то не стало Николая, не едет и не едет. Позднее я узнал, что Николай тогда вернулся в Течу и вскоре умер.

Он был одним своеобразным осколком прежней Течи, носителем её патриархальных черт в дореволюционную эпоху.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 750 об.-753 об.

Находится только в «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «свердловской коллекции» отсутствует.