ПРИЁМНЫЕ ЭКЗАМЕНЫ В ВУЗАХ СВЕРДЛОВСКА

В [19]40-[19]50 ГГ.

(Из воспоминаний П. А. Иконникова)

Преподаватели латинского языка Свердловского государственного медицинского института по основной своей специальности были словесники и поэтому, когда возникал вопрос о составе комиссии экзаменаторов по русскому языку и литературе для поступающих в институт, считалось, что первыми, так сказать, присяжными членами этой комиссии, конечно, добровольно должны быть латинисты института. Таким образом, и Пётр Алексеевич Иконников, сделавшись преподавателем латинского языка мединститута, volens-nolens[1] стал входить в состав экзаменаторов для поступающих в институт. Бессменным председателем этой комиссии ante mortem[2] был Иван Нилович Мезенцев, старший преподаватель латинского языка в мед[ицинском] институте.[3] Первый раз П. А. производил приёмные экзамены в мед[ицинский] институт в 1939 г., а впоследствии, примерно в течение десяти лет, Иван Нилович, если можно так выразиться, брал подряды на проведение экзаменов, кроме мед[ицинского] института, в юридических – очном и заочном – институтах, а так как П. А. с октября 1943 г. работал в последних институтах, то Иван Нилович даже не спрашивал его – согласен он, или не согласен принять участие в экзаменах, а просто объявлял ему: «П. А., я Вас записал»… Это не было насилием со стороны Ивана Ниловича. Боже, упаси! Это было, так сказать, высшим проявлением между ними солидарности и контракта, выработанными годами совместной работы.

Иван Нилович, как председатель комиссии представлял директору института, по должности являвшемуся председателем всей экзаменационной и приёмной комиссии, проект тем сочинений на экзаменах, билеты и информировал о ходе подготовки к экзаменам. Он же выяснял и договаривался о вознаграждении за проведение экзаменов. Нужно сказать, что в последнем вопросе И. Н. был человеком опытным и крепким, так что прочие члены комиссии ему в этом отношении доверяли вполне.

Во время войны для регулирования приёма во все высшие учебные заведения Свердловска из Министерства нар[одного] просвещения приезжали особые уполномоченные, и поставлен был вопрос об унификации тем сочинений и билетов на экзаменах для всех институтов. Эта работы была проделана особой комиссией, и были отпечатаны и разосланы единые темы и билеты. Этот порядок, однако, не нравился и просуществовал не долго – два года.

Экзамены проводились в два потока: с 1-го августа по 10-е – первый, и с 10-го августа по 20-е – второй. Год с годом количество поступающих увеличивалось, а так как время было военное, то главным образом в институты поступали девушки. К концу войны и после её окончания были предоставлены льготы для демобилизованных, и только тогда состав поступающих стал по признаку пола примерно выравниваться: один к одному. П. А., как и другие экзаменаторы по русскому языку и литературе был свидетелем безусловного прогресса у абитуриентов школ в грамотности, навыке излагать мысли и просто во внешнем оформлении работ. После окончания экзаменов от комиссии словесников требовалось всегда дать заключение о положительных и отрицательных сторонах ответов на экзаменах. Обычно комиссия отмечала следующие недостастатки:

в сочинениях:

а) много писалось не на тему. В этом отношении были сочинения «головастики». В них 2/3 или даже 3/4 сочинения составляло вступление, а 1/3 или 1/4 ответ на тему. В школах приучали писать сочинения «протяжённо сложенные». Это был модный стиль.

б) в сочинениях было много трафарета: скрупулёзно передавался учебник,

в) слог сочинений был иногда превыспренний», с большим злоупотреблением иностранными словами кстати и некстати.

г) иногда в сочинениях было много ложного пафоса.

Однажды П. А. попалось интересное сочинение поступающего в юридический институт. Оно было построено оригинально: автор взял стихотворение Лермонтова и перелицевал его так: заменил отдельные слова другими применительно к современности, оставив всё лермонтовское. Например: у Лермонтова: «Печально я гляжу на наше поколенье»… у автора сочинения: «С надеждой я гляжу» и т. д. И так автор всё стихотворение Лермонтова «Дума» перелицевал на свой лад. На вопрос П. А.: почему он так сделал, автор отвечал: «нас так учил преподаватель».

Когда давались темы для сочинений, то поступающие были уверены, что одна из них будет о Маяковском, и на эту именно тему были всегда самые пухлые сочинения. Когда раздавались листы для работы, можно было спросить: «Вы о Маяковском пишете? Берите сразу пять-шесть листов». Что было особенно приятно отметить в сочинениях, то это то, что в школах, очевидно, стали следить за каллиграфией и внешним оформлением сочинений.

В устных ответах отмечалось:

а) трафаретный язык (учебник).

б) игнорирование заучивания стихотворений.

В билете стоит: И. А. Крылов. Спрашиваешь: «Можете прочитать какую-либо басню наизусть». Ответ: нет! Не значило ли это: говорить по поводу Крылова, минуя самого Крылова. Тоже с Пушкиным.

в) в ответах иногда проглядывали потуги философствования не по силам. Например, когда шла речь о Гамлете и его эпохе.

В ответах по грамматике из года в год отмечалось не чётко понимание причастий и деепричастий.

Но, несмотря на всё это, прогресс несомненно был большой по сравнению с теми печальной памяти временами, когда в школах «царили» комплексы, а учителя мучились с ними «в поте лица».

Какими критериями пользовались экзаменаторы по русскому языку и литературе?

Прежде всего, принималось как conditio sine qua non[4] – грамотность. Безграмотных карали. Вот только не либерально ли? В остальном распределяли по шкале: 3, 4, 5. Пятёрками не баловали.

Нельзя не упомянуть о некоторых эпизодах на экзаменах, досадных, но имевших место.

В юбилейный пушкинский год (1949 г. – сто пятидесятилетие со дня рождения) в одном из экзаменационных билетов в юридическом институте значилась биография А. С. Пушкина. За исключением, вероятно, немногих дней в течение двух-трёх месяцев газеты писали о Пушкине. Казалось, как можно бы не знать главнейших эпизодов из жизни Пушкина, а вот нашлась одна поступающая в институт, которая не знала биографии его. Фамилия у ней была Елькина. П. А. теперь не помнит, из какой она школы. Началось с того, что она всё исказила из событий ссылки Пушкина на юг. П. А. терпеливо слушал и, наконец, задал вопрос: при каких обстоятельствах умер Пушкин. Ответ: «Пушкин умер от туберкулёза». Тут П. А. не сдержался, быстро взял экзаменационный лист Елькиной и передал ей со словами: «Идите и больше не показывайтесь на глаза». Однако, в его памяти сохранился наружный вид Елькиной: рост чуть повыше обычного среднего, шатенка, с правильными чертами лица. Тогда же П. А. заметил не далеко сидевшему от него Ивану Ниловичу: «И. Н! Вы слышали: Пушкин умер от туберкулёза». Дня через два после этого, в воскресенье, когда П. А. явился на экзамен, в коридоре его встретила девушка и отрекомендовалась: «Я та самая, которая сказала не правильно о смерти Пушкина. Мне разрешено пересдать Вам экзамен». Пересдача экзаменов это было молчаливо допускаемое беззаконие. П. А. попросил предъявить письменное разрешение на пересдачу, которого у просительницы не оказалось».[5] Она, однако, упорно наступала на П. А. с требованием о пересдаче, мотивируя срочность тем, что она получила телеграмму о смерти бабушки и тем, что у ней в кармане билет на проезд по железной дороге на похороны. П. А., однако, отказался экзаменовать, и девушка ушла и в этот день больше не являлась. П. А. обратил внимание на то, что внешний вид последней как будто не соответствует тому, что он видел раньше: теперь с ним разговаривала брюнетка и ростом как-будто ниже. Но поскольку экзамен не состоялся, он не стал больше вникать с детали и сравнивать первую Елькину со второй Елькиной.

Когда П. А. через два дня пришёл опять на экзамен, его встретил Иван Нилович со словами: «П. А., сегодня на экзамене у меня произошёл странный случай: пришла «та», предъявила разрешение на пересдачу, подготовилась и стала отвечать. Я совсем уже подготовился поставить четвёрку, но вдруг появилось сомнение и я сказал: зайдёмте в приёмную комиссию. Здесь сравнили карточку на экзаменационном листке с карточкой на анкете, и оказалось, что личности были различные». Дальше события развёртывались следующим образом: кто-то из присутствовавших в приёмной комнате студентов института в шутку сказал: «арестовать», и тут началось нечто невероятное: мнимая Елькина впала в истерику и начала рваться и метаться… успокоилась, ушла. Что же оказалось? Сама она благополучно сдала экзамен в политехнический ин[ститу]-т и пришла «спасать» подругу, но неудачно. Поступок её напомнил что-то из прошлого. Что же? Да, так делали раньше студенты-юристы, когда нужно было сдавать «Римское право».

Не менее интересным был второй случай и опять-таки в юридическом институте. Когда П. А. подходил к ин[ститу]-ту на экзамен по сочинению, к ин[ститу]-ту стремительно подкатила легковая машина, из которой быстро выпрыгнул сидевший рядом с шофёром молодой человек, подошёл к дверке, широким размахом открыл дверку, и из машины вышла девушка, крикливо одетая и сильно подкрашенная. Если бы молодой человек при этом ещё сказал: «Вы свободны», мы имели бы картину из «Дубровского» А. С. Пушкина. П. А. никак не думал, что это событие, т. е. пышный приезд «феи» имеет какое-то отношение к экзамену по сочинению, но оказалось, что это была прелюдия к экзамену.

Вход в комнату на экзамен сопровождался тем, что отбирались экзаменационные листки, но иногда напор был так силён, что некоторым лицам удавалось прорваться и без передачи листка. Так случилось и в данном случае. Когда все приступили к работе, экзаменаторы подсчитали количество листков и количество присутствующих. Оказалось, что среди пишущих кто-то не сдал экзаменационного листка. На неоднократное обращение экзаменаторов к пишущим о том, что кто-то не сдал листка и предупреждением о том, что работа без наличия листка не будет принята, следовало гробовое молчание. Что за наваждение? Стали присматриваться к присутствующим и обратили внимание на одну парочку, сидящую близко от выходной двери. Спросили у молодого человека его фамилию и карточку, и оказалось, что он и есть тот… «Дубровский». Их вывели. Началось следствие. … «Она» была вторично допущена в зал для выполнения письменно работы, а «ему» было сказано покинуть здание. Опять и это событие напомнило что-то из прошлого. Что же? Это была вариация того, как на экзамене по сочинению на аттестат зрелости сидящий у окна юноша тянул на ниточке подвешенное сочинение с тем различием, что автор сочинения решил лично явиться на экзамен, написать сочинение, пересдать его, а потом «выйти покурить» и был таков.

Проведение вступительных экзаменов было тяжёлой операцией для словесников и требовало большой выносливости. С ним были связаны бессонные ночи. Самым тяжелым моментом в этом случае было то, что нужно было срочно просматривать громадное количество сочинений: они должны быть уже просмотрены к первому устному экзамену.

Некоторым облегчением при чтении сочинений было то, что сочинения были трафаретными. Напряжение сил, которое словесникам приходилось вкладывать при проведении экзаменов в течение двадцати дней, соответствовало месяцу, а, может быть, и больше нормальной учебной нагрузки. Количество поступающих в высшие учебные заведения с каждым годом возрастало.

Жертвой перегрузки на этих экзаменах оказался Иван Нилович Мезенцев. В 1951 году наплыв экзаменующихся оказался особенно большим, а «подряд» был взят в трёх учебных заведениях: в медицинском институте и двух юридических. Он явно переоценил свои силы. В августе с начала месяца стояла жаркая погода, а Иван Нилович страдал гипертонией. Он приходил иногда на экзамен в таком виде, что его летняя лёгкая, белая тужурка на половину была мокрой от пота. Несколько минут ему нужно было на то, чтобы уравновесить дыхание. 21/VIII Пётр Алексеевич и Иван Нилович производили последний экзамен в медицинском институте. Разговор шёл на тему подведения итогов экзаменов. Говорили об одном и том же и одно и тоже, но Иван Нилович, обычно уравновешенный и спокойный, горячился, спорил. … На следующий день П. А. узнал, что Иван Нилович уже в клинике профессора Шефера. Выяснилось, что у него было лёгкое кровоизлияние в мозг. Человек, привыкший работать по 10-12 ч[асов] в сутки, оказался под запрещением работать. В течение зимы время от времени ему разрешалось давать уроки и в этом случае он всегда оповещал П. А.: «скоро вступаю в строй». У Ивана Ниловича были три сына и одна дочь, и все они были врачи. Но… законы природы пока что не все изучены и покорены. Говорили, что его сын Леонид иногда «спускал» кровь, вскрывал вену, но в последний раз было уже поздно. Ему было 59 лет.

В институте он работал лет 15-ть. Не было публикации об его кончине. Через четыре года после его смерти также скончался бывший после него заведующим кафедрой латинского яз[ыка] Н. В. Бунаков. Институт даже не дал машины на похороны. Они не имели учёной степени, а умерли, когда без этого трудно было быть заслуживающим внимания, полноценным.

В «Литературной газете» за 21/I 1961 г. в № 10 помещена статья под заголовком «Это крайне тревожно», которая перенесла автора сего к тем отдалённым временам, о которых ему рассказывал П. А., а именно, когда П. А. производил приёмные испытания в Свердловские вузы. Тогда шла борьба за грамотность поступающих в вузы. И вот что сказано в этой статье. «С 1958 г. в Ростовском гос[ударственном] университете проводится ежегодно проверка грамотности студентов всех факультетов. … Из студентов первого курса», - говорится дальше в статье - … в прошлом учебном году неудовлетворительно написали 270; из 490 студентов тоже первого курса, принявших участие в контрольной работе в нынешнем уч. г., неудовлетворительно написали – 320» (sic!).

«Контрольные диктанты, трудность которых не превышала обычных требований средней школы» - так указано в статье. «Таковы печальные факты. Они говорят о том, что большинству своих выпускников школа не даёт знаний орфографии и пунктуации, твёрдых навыков правописания. Культура речи у большинства поступающих в университет также крайне низка» (из статьи). Автор сего недоумевает: что это? Рецидив? Возврат к отдалённым временам, о которых уважаемый нами Пётр Алексеевич говорил, как уже совершившийся в plusquamperfectum? Что бы сказал по этому поводу покойный Иван Нилович? Регресс?

Нет! Очевидно, мы так-таки и дожили до того времени, что о грамотности нужно говорить в полный голос, без скидки на то или другое, без всякого либерализма, в чём как-будто бы признавался и Пётр Алексеевич в своих воспоминаниях о приёмных экзаменах в вузы Свердловска.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 723. Л. 147-154 об.