Тёмные пятна школы. Самоубийцы

Как ни странно и даже дико звучит такое сочетание: школа ФЗУ и самоубийцы, но, как говорится, «из песни слова не выкинешь», что было, то было. Два случая самоубийства были с окончившими школу, а именно: повесился Федя Пермяков из первого выпуска школы и бросился под поезд Иван Тимофеевич Морозов. Неизвестно, как произошло с Федей Пермяковым, но совершенно точно известна трагедия Ивана Тимофеевича Морозова. Он был сын ВИЗовского рабочего и учился в школе в 1924-1927 гг. на кузнеца. Сам ли он избрал себе эту специальность или школа направила его учиться на кузнеца не известно, но по своей комплекции он подходил в кузнецы: был могучего сложения. Слабой стороной его было недостаточное умственное развитие, недостаточная грамотность и тугое восприятие наук, особенно абстрактных, как, например, алгебра. Зато он выделялся среди других учеников дисциплинированностью, выдержкой, состоял членом кружка НОТ и был, так сказать, идейным сторонником организации, порядка и дисциплины. Учитывая эти его качества, комсомольская организация школы и выдвинула его в секретари взамен Павла Плеханова, окончившего школу. Ему приходилось председательствовать на собраниях, руководить ходом прений на них, которые (прения) принимали иногда самую запутанную форму. И. Т. явно терялся в направлении прений и когда вносились проекты резолюций, не мог в них разобраться, нервничал и всё сводил к трафаретному вопросу: «Кто за резолюцию в целом?» Эта формулировка вопроса была для него единственным выходом из положения. Со временем, особенно после окончания уже школы, стали замечать за ним некоторые странности: он стал резко критиковать всех и вся, возвеличивать себя и позволять странные выходки. Так, о руководящих деятелях партии он отзывался так: «Там только Сталин, а остальные – лапша». Когда автор настоящего очерка однажды пригласил его в школу, он многозначительно подчеркнул, что прийти, он придёт, но не как бывший школьник, а как ревизор. Бывали случаи на производстве, что он, когда видел директора завода, делающего обход по цехам, присоединялся к нему в качестве помощника его. Наконец, узнали, что однажды он заявился в деревню Палкину, созвал на собрание командный состав её, «накачал»… и был таков. Он был женат, и в семье за ним тоже стали замечать разные странности. Было ясно видно, что он заболел шизофренией (?). Однажды он днём пришёл в контору заводоуправления, очевидно, по своим «государственным» делам, чем-то расстроился и при выходе из неё бросился под поезд у самого выхода. Он унёс с собой тайну своей трагедии, но кто может поручиться за то, что она не была результатом допущенной ошибки в школе, когда его выбрали на работу, не посильную для него?

Эти два случая самоубийства произошли вне стен школы, когда её ученики оставили школу, но, если вдуматься глубже в эти трагические случаи, то, очевидно, они в какой-то степени касаются её, поскольку жертвы этих трагедий были воспитанниками школы.

Но вот произошёл случай самоубийства уже с учеником школы, хотя не в стенах её, но в бытность его учеником и при том незадолго до окончания её. Случилось это с учеником Пермяковым, которого готовили на прокатчики. Юноша жил с родителями, семья была рабочая. Он был удивительно жизнерадостным. В школе его видели всегда поющим и танцующим. И вдруг в школу приходит сообщение, что он застрелился: зарядил охотничье ружьё, направил дуло в рот, нажал ногой курок … и был таков. Оставил записку: «я убедился, что жизнь есть борьба» и т. д., т. е. испугался.

Теперь прошло уже более тридцати лет после этого печального события, а в голове неотвязно «гвоздит» вопрос: почему на это никто не обратил внимания? А было так: поспорили о том, можно ли участвовать в похоронах самоубийцы или нет, и решили: нет! А почему это получилось – так никто над этим и не задумался. Друзья же Пермякова, особенно Гуревич, были возбуждены и устроили похороны с почестями.

В связи с этими печальными событиями можно упомянуть ещё отдельные, тоже печальные события, имевшие место в хронике школы.