[Урядник] Николай Яковлевич [Уфимцев]

[1961 г.]

 

Николай Яковлевич Уфимцев в нашей Тече исполнял роль низшего звена уездного государственного управления. На верху этого управления стоял исправник, посредствующим звеном являлся становой пристав, а низшим звеном – урядник, или иначе – стражник. Николай Яковлевич и состоял в этой последней должности. Он был коренным теченским жителем. Фамилия «Уфимцев» была в нашем селе распространённой, и под этой фамилией было несколько родовых ветвей: и зажиточных и захудалых. Мы не знали и, признаться, и не интересовались генеалогической линией Николая Яковлевича, а удовлетворялись только самым фактом его существования в нашем селе. Не знали мы также и того, когда и при каких обстоятельствах началась служебная деятельность Николая Яковлевича в качестве урядника и нам, детям, казалось, что он и родился уже урядником, т. е. потомственным членом деятелей в этой должности.

Вероятно, потому, что он был коренным теченцем, он был бессменным в этой должности в течение чуть-ли не двух с половинной десятилетий. Становые приставы после Селивестрова, дольше всех задержавшегося в Тече, – Кулеш, Скрипицын, Атманский – каждый по своему оставивши по себе память, сменялись, а он оставался бессменным. У него была удивительная черта характера – быть незаметным на своей работе. Он мог бы, например, явиться перед теченцами в образе унтера Пришибеева.[1] Другие урядники обычно и были таковыми, а у него этого не было. По должности он должен был бы являться и Держимордой[2] – скуловоротом, но по его физическому складу он не отвечал этому требованию: роста он был среднего, атлетическим сложением не отличался, имел вид заурядного мужичка с бородкой a la Николай II. Казалось, что в Тече у нас жил обыкновенный мужичок, который только время от времени выступал в роли урядника.

В глазах теченцев Николай Яковлевич не представлялся им в роли носителя власти, противостоящей им, а, если хотите, в роли попечителя об их спокойствии и благополучии. Так, когда с появлением в Тече кузнецов-драчунов Крохалёвых в моду вошли драки с поножовщиной, с убийствами, население просило Николая Яковлевича защиты от буянов. Но главной функцией службы Николая Яковлевича являлось переправлять по этому ссыльных. Для этой цели существовал «пересыльный замок» - низкая кирпичная изба с решётками в окнах, в которой сторожил один человек, почему-то обычно из татар. Случаи с пересылкой были редкие: попадались иногда бродяги, схваченные кем-либо, были случаи, что садили туда уголовников – убийц. Служба у Николая Яковлевича, таким образом, была незаметная.

Село наше удалено было от культурных центров на 80-100 вёрст, и естественно, в нём и около него глухомань была большая. Жизнь шла по одному, раз установленному, руслу. Даже в такие критические времена, как 1905 г., в наших «палестинах» всё было спокойно. Пели «Вихри вражебные» и «Отречёмся от старого мира», но кто тогда этого не пел? Все пели! Незаметным или почти незаметным прошло даже такое событие, что однажды утром исчезли из села псаломщик Спасский и учительница Селиванова. Их «изъяли» за революционную деятельность. На самом деле это было простое недоразумение. Правда, у Селивановой Марии Ильиничны часто собиралась теченская молодёжь. Приезжал на вечеринки и фельдшер из нижнёвской больницы. Но все эти вечеринки проходили в танцах, немного пели. Больше всего подозрение вызвало, очевидно, поведение Теченского псаломщика Спасского. Он только что кончил Пермскую дух[овную] семинарию, где зарекомендовал себя человеком довольно безалаберным, со странностями гончаровского Марка Волохова из романа «Обрыв». Был ли участником этой «операции» изъятия Николая Яковлевич – так и осталось неизвестным. Ходили слухи, что «похитители» были из более отдалённых мест, потому что увезли «изъятых» прямо в Шадринск. Так или иначе, теченцы даже этот случай не хотели отнести на «совесть» Николая Яковлевича: настолько они были убеждены в его невинной, узко ограниченной пределами уголовного мира деятельности.

Обычно редко когда приходилось и видеть Николая Яковлевича при исполнении его служебных обязанностей да ещё облачённым в его форму со всеми его «регалиями». Но в двух случаях он являлся взору теченцев во всей своей красоте и деятельностью в развёрнутом виде. Это, во-первых, когда в Тече проходили воинские наборы и, во-вторых, когда через село проезжал губернатор. В том и другом случае Николая Яковлевич должен был обеспечивать охрану государственных людей и порядок проведения ими их деятельности. Очевидно, по этому виду своей службы он и именовался стражником – человеком, стоящим на страже.

Воинские наборы проходили осенью и по внешнему виду напоминали базар. Сыновей привозили их отцы. Не весёлыми были и отцы, и дети. Первые теряли работников в семье; вторые находились в полной неизвестности, что их ждёт «там», на «службе». Большинство из них от своей деревни и не бывали где-либо дальше 15-20 вёрст, а на «службу», Бог знает, куда ушлют. Были среди них и «женатики». Тем и подавно не хотелось отрываться от дома. К тому же, кто «изведал» этой службы, весёлого ничего не рассказывали. Отсюда было ясно, что песня, которую сложили про набор:

«Гришку бреют – не далеют

И стригут – не берегут» -

не была весёлой. А сколько было слёз дома, когда являлся домой забритый. Для Николая Яковлевича это были знакомые картины: сам прошёл через это же. Предприимчивые торговки только были полны энергии: они торговали «сбитнем» (чай с ароматными травами и сахаром), пирогами, пельменями.

Как деталь, нужно отметить, что воинским начальником в Шадринском уезде одно время был татарин Султанов или Сулейманов, друг теченского земского начальника Павла Александровича Стефановского, к которому он иногда приезжал в гости со всем своим семейством – женой и тремя дочерьми. В дни праздников, связанных с какими-либо гражданскими событиями, он на общих основаниях присутствовал на молебнах, снявши свою тюбитейку.

Самым ответственным моментом в деятельности Николая Яковлевича был проезд через наше село хозяина губернии – Пермского губернатора. Эти проезды проходили через два-три года. Что только делалось при этих проездах и для подготовки к ним: исправлялись дороги, ремонтировались волостные здания, готовились экипажи и тройки, муштровались для достойного приёма и деликатного обращения волостные служебные люди – писарь, писарёнок, старшина, староста и пр. В самой волости «чередили» - мыли, белили, красили. «Зерцало» - символ государственной власти – чистили до блеска. На стол постилали зелёную шерстяную скатерть. Самый проезд – торжественный поезд в две-три тройки – происходил с шумной помпой: впереди мчался верховой, который сгонял с дороги всех проезжающих в это время по ней. Удивлённые жители, не подготовленные к такому событию, иногда были так ошеломлены этим событием, что строили разные догадки, иногда не лишённые курьёза. Так, когда однажды проезжал с такой помпой вице-губернатор, то в народе пошёл толк, что проехал «с виц губернатер».

Конечно, Николая Яковлевич в момент проезда губернатора через Течу считал себя ответственным за порядок на селе. Губернатор Наумов однажды даже ночевал в Тече и провёл праздничный день в гостях у земского начальника Стефановского. Когда перед этим через Течу проезжал с помпой – с хором и свитой – екатеринбургский епископ, то он ночевал у протоиерея Владимира Бирюкова, а при проезде губернатора честь «покоить» его высокопревосходительство пала на теченского представителя российского купечества – Антона Лазаревича Новикова, в доме которого одна из шести комнат признана была самой подходящей для сна высокого гостя. Излишне говорить о том, что Антон Лазаревич оправдал оказанную ему честь: раз до пяти поливали кипятком несчастных клопов, и, надо полагать, ни одному из них не удалось испробовать губернаторской крови.

Для Николая Яковлевича эта ночка осталась памятной на всю жизнь: об его сне не могло быть и речи. Прежде всего, проезд мимо дома Новикова был закрыт и на посту стоял сам Николай Яковлевич. Если кому нужно было проехать, их он направлял в объезд через Макаровку. Всякая «дробь» в колотушку и звон на колокольне были строго воспрещены. Около дома Новикова по ночам имели обыкновение спать на дороге гуси; они поднимали иногда гоготание. На этот раз их отогнали далеко на Зелёную улицу. Николай Яковлевич стоял на чеку!

На завтра губернатор уезжал, и у Николая Яковлевича были новые заботы, пожалуй, самые ответственные: как бы чего не случилось с подводой в дороге. Тройка лихих лошадей стояла уже наготове, и Николай Яковлевич давал последние указания ямщику, проверял упряжь – крепкие ли постромки, крепко ли привёрнуты гайки у осей. Но вот вышел из волости его превосходительство, благополучно сел в повозку, и теперь задачей Н. Я. было мчаться впереди губернаторского «поезда», скомандовать, чтобы везде открывали польски́е ворота, а с дороги убирались все проезжающие по ней или проходящие по ней люди. Для этого Николаю Яковлевичу полагался конь по штату службы, но он не «уверялся» в нём и на этот случай баклановский мужичок Пётр Кириллович Богатырёв, сам по хозяйству богатырь, предоставлял ему своего Савраска, который, кстати сказать, как уже упомянуто было в одном из очерков, нарисован был на воротах его дома.

Николай Яковлевич не дожил до Октябрьской соц[иалистической] революции. После него остались два сына, которые при его жизни вели хозяйство: немного сеяли, заготовляли корм скотине и пр. Настоящими заправскими землеробами они не были, а так как-бы состояли на этих работах по крестьянству при отце, в помощь его профессии. Получилось так, что он сам оторвался от землеробной работы, а они тоже не «пристали» к ней в полную меру.

Интересна дальнейшая судьба семьи Николая Яковлевича в том отношении, как именно разрешена была на примере её проблема «отцов и детей» после Октябрьской революции. Его сыновья – все это знали – были дети урядника или иначе стражника. Как сложилась судьба его сыновей?

В годы НЭПа один из них был председателем теченского сельсовета. Как это ни странно, но братья были «отцами» села, вершителями судеб теченцев. В Тече тогда снова открыты были по понедельникам базары, правда, по сравнению с дореволюционными – тощие, робкие. И вот можно было наблюдать такую картину: в толпу посетителей базара стремительно въезжал ходок с коробком их черёмуховых прутьев; в нём в развалку сидели «они» с телохранителем – сельским милиционером. Вид у «них» был такой, как будто они хотели сказать: «вот мы, ваши хозяева». «Зипунники» искоса посматривали на них и чесали свои затылки. О чём они думали в это время – было их тайной. «Чужая душа – потёмки» - говорит пословица. Картина же эта напоминала те блаженные времена, когда, бывало, так же стремительно въедет в базар на своём рысаке баклановский Василий Яковлевич Богатырёв (старший) и победно обойдёт его (базар) с таким видом, как будто хочет сказать: «Захочу – всё скуплю на базаре; весь базар сложу в свой карман».

Автор сего не имеет в виду бросить тень на политическое реноме сыновей Николая Яковлевича, их политические убеждения, но при всём том возникает вопрос: неужели в Тече не нашлись на руководящие посты люди, чья генеалогия больше бы отвечала моменту, когда происходили эти события? Не было ли это проявлением притупления бдительности со стороны теченского актива?

Выше уже указано, что теченцы не понимали политической направленности «службы» Николая Яковлевича стражником. Они, примерно, приравнивали её к «службе» «почтаря», или земского ямщика. Эта же логика, вероятно, имела силу и по отношению к сыновьям Николая Яковлевича. Это – одно, а второе – то, что в Тече на самом деле не оказалось просто грамотных людей, которым можно было бы вручить это дело. В начале революции вершителями дел, которые «делали революцию» в Тече, были порвавшие с ней связь, захудалые землеробы, ушедшие из неё во «страну далече», например, в Челябинск, которые в критический момент революции, а именно в момент её свершения вернулись к домашним «пенатам», чтобы послужить революции. Таким, например, был Павел Васильевич Лебедев. Перед революцией он работал на железной дороге. Когда в стране наступил восстановительный период, в частности – на железных дорогах, он вернулся на прежнюю работу. Сыновья Николая Яковлевича, вошедшие в партийный актив села и прошедшие определённый стаж партийной работы, естественно оказались у кормила правления в Тече.

Так разрешена была проблема «отцов и детей» в семье теченского урядника Николая Яковлевича Уфимцева.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 270-279 об.

Публикуется только по «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «свердловской коллекции» имеется очерк «Николай Яковлевич Уфимцев» в составе «Автобиографических воспоминаний». (1965 г.). (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 394. Л. 38-42.), который наименее информативный.

 

[1] Герой рассказа А. П. Чехова «Унтер Пришибеев».

[2] Один из действующих лиц комедии Н. В. Гоголя «Ревизор».

 


Вернуться назад



Реклама

Новости

30.06.2021

Составлен электронный указатель (база данных) "Сёла Крыловское, Гамицы и Верх-Чермода с ...


12.01.2021
Составлен электронный указатель "Сёла Горское, Комаровское, Богомягковское, Копылово и Кузнечиха с ...

30.12.2020

Об индексации архивных генеалогических документов в 2020 году


04.05.2020

В этом году отмечалось 150-летие со дня его рождения.


03.05.2020

Продолжается работа по генеалогическим реконструкциям


Категории новостей:
  • Новости 2021 г. (2)
  • Новости 2020 г. (4)
  • Новости 2019 г. (228)
  • Новости 2018 г. (2)
  • Flag Counter Яндекс.Метрика