Ветеринарный факультет
Свердловского [государственного] сельско-хоз[яйственного] института

Когда-то этот институт входил в «империю» Ивана Ниловича Мезенцева: он «контролировал» латинский язык – во всех учебных заведениях медицинской специальности, включая и школы – фельдшерскую и зубоврачебную. Иван Нилович не любил оставлять незанятыми «пустоты», или «белые пятна», которые встречались ему на пути, и если они ему встречались, то он тут же вынимал книжечку, в которой у него было расписание рабочих часов на день, и если за день не было ещё полного насыщения рабочего времени, которое он измерял десятью часами, то он шёл в администрацию учреждения и договаривался об уроках. Но вот его назначили зав[едующим] кафедрой латинского языка в медицинском институте, и он предпринял решение кое-где разгрузиться, и его «империя» по принципу «разделиша ризы его себе и об одежде его бросаша жребий», поделили: Наумов, Бунаков и я. Таким путём я и оказался препод[авателем] лат[инского] яз[ыка] в с[ельско]/х[озяйственном] институте. Нужно сказать, что занятия здесь не были моей магистральной линией, а только, можно сказать, отклонением на просёлочную дорогу.

Это было во время войны, и добрую половину профессоров и учителей института составляли эвакуированные из Киевского ветеринарного ин[ститу]-та. Занятия проходили так: часть студентов, «учинённые», шли колоть дрова, топили печи, а большая часть – в шубах, шапках изучали латинский яз[ык], причём я время от времени давал команду: «вставать, обогреться» и тут начиналось обогревание по испытанному методу толкания бок-о-бок. Среди студентов были девушки, и это обеспечивало наибольшую подвижность проделываемых артикулов.

Что представляли собой из себя здесь занятия латинским языком, об этом излишне повторять то, что сказано уже выше о работе в медицинском институте. Здесь изучался не латинский язык, как таковой, а медицинская латынь применительно к ветеринарному делу, причём убедительность в целесообразности изучения лат[инского] яз[ыка], необходимости его изучения была, пожалуй, ещё ниже, чем в мед[ицинском] ин[ститу]-те. В простоте сердечной некоторые студенты здесь так и рассуждали: «ну, медикам нужен латинский язык для того, чтобы скрывать свои мысли от больного, скажем, отмахнуться от какого-либо привязчивого больного, упорно добивающегося узнать, что у него за болезнь, словами: «у Вас «ulcus duudeni»[1], а нам что скрывать от коровы или лошади?». Рассуждение с точки зрения ratio naturalis[2] – резонное, попробуйте его опровергнуть. Занятия латинским языком в с[ельско-]/х[озяйственном] институте имели для меня самого некоторое познавательное значение, добавили кое-что новое к жизненном опыту. Я сделал новое открытие на экзамене: подсчитавши билеты после экзамена, одного не досчитался. Was ist das?[3] – думаю. Неужели? Оказалось: да – один билет выкраден с целью использования на экзамене. Прихожу на следующий экзамен, «раскидываю свои сети», и «рыбка клюнула». Не прошло и пяти минут – спрашиваю: «кто готов?» «Я готова» - послышался голос, в котором легко можно было услышать «уверенность в победе». Спрашиваю: «где Вы взяли этот билет?» Ответ: «Как где? Здесь» - жест руки. А дальше слёзы. Любопытно, что получив такой «опыт», я предупреждал потом студентов юридического ин[ститу]-та «не делать этого», и всё-таки двое и опять из «прекрасного пола» сделали «это».

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 398. Л. 85-91.