Владимир Петрович Козельский*

 

Сразу нужно покаяться в том, что мы, т. е. я и моя жена, А[нна] Ф[ридриховна], дали прозвище одному юноше. Теперь он уже старик, а это прозвище – «каменный горох» - въелось в наш язык, как какой-то сорняк, и до сих пор срывается с него (языка), когда приходиться вспоминать об этом нашем знакомце. Никогда ни мне, ни тем более моей жене, не приходило в голову заниматься таким словотворчеством, часто обидным для другого, а вот, поди-ты – случилось и всё. Появление на свет прозвищ, очевидно, обусловливается неким психологическим императивом, когда воображение бывает так захвачено чем-либо, что диктует языку, иногда даже вопреки контролю сознания. «Сорвалось с языка» - так говорят в этом смысле. Хорошо, если только раз сорвётся с языка; а если будет повторяться, вот тебе готово и прозвище. Так именно и получилось с нами, со мной и А. Ф.

Мы познакомились с этим человеком, тогда юношей, в 1915 г.: как преподаватель его, а А. Ф. при посещении им нашей квартиры. Он заканчивал тогда курс учения в Пермской дух[овной] семинарии. Ещё Владимир Мономах в своём «Поучении» отмечал бесчисленное разнообразие человеческих лиц, но ещё больше это разнообразие относится к душевному складу людей, к их характерам. Правда, единообразие быта и особенно учения в какой-то степени нивелируют это разнообразие, подгоняют под один тип, но это только внешне, в периферийной части, а в глубине души сохраняется в полной мере это разнообразие.

Иногда же бывает так, что среди массы людей появляется человек, у которого черты разнообразия, отличия от других превалируют, и он выделяется как оригинал, которого иногда считают чудаком. В таком положении оказался среди семинаристов тот юноша, о котором идёт речь. Он и внешне несколько выделялся среди других какой-то внутренней сосредоточенностью, что бывает у людей, о которых говорят: «он не от мира сего». Он был простоватый, незлобивый, но главной особенностью его было: он играл на сделанном им самим цимбале и пел «канты» - духовные стихи. Это было вообще анахронизмом, потому что переносило слушателей его в седую старину, когда эти песни исполнялись «каликами-перехожими» и играли бандуристы. Не меньшим анахронизмом было и в семинарии, когда в ней были певцы, настоящие артисты. Они распевали романсы под акко[мпа]немент рояля, а тут появился такой музыкант и певец. За него ухватились ревнители благочестия, а особенно инспектор семинарии Николай Иванович Знамировский.

Владимир Козельский оказался на положении, похожим на положение Алёши Карамазова, «спасённой души». В общей массе семинаристов он был каким-то диссонансом и часто служил предметом насмешек со стороны своих товарищей по учению.

Ещё и до этого по рукам семинаристов – любителей пения, ходили канты, как говорили, гармонизированные пермским епископом Петром для исполнения trio и изданные литографическим способом. В своё время Т. П. Андриевский, живший в семинарии, иногда приглашал к себе певцов-семинаристов и «наслаждался» их пением, но без аккомпанемента, а теперь они у Козельского получили законченное музыкальное оформление. Любимым кантом его было повествование о скорбящей Богородице, о том, что слёзы её превращались в каменный горох, и рефреном служили слова: «только каменный горох». Отсюда и произошло прозвище «каменный горох». Козельский пел этот кант с умилением, вкладывая в исполнение всю свою душу, всего себя – этим только и можно объяснить наше грехопадение, о чём сказано выше.

Детские годы Владимира Петровича Козельского прошли в городе Верхотурье б[ывшей] Пермской губ[ернии], где его отец служил дьяконом городской церкви. Верхотурье славилось тогда монастырём, где находились мощи Симеона праведного, верхотурского чудотворца.[1] Сюда, к мощам праведного стекались со всех концов матушки Расеи «нищие духом», отягощённые тяжёлыми условиями жизни, больные, жаждущие исцеления, и некоторые из них с повышенной нервной системой получали это исцеление через высшее напряжение этой системы. Отсюда они уходили с земелькой с могилы праведного, рогальным маслом, средством от всяких болезней, с иконками, крестиками и пр.

Весь город пропитан был запахом ладана, исходящим из монастыря, запахом рогального масла и специфическим запахом, исходящим от богомольцев, приобретённым от их скученности по домам и в гостинице монастыря. Вся окружающая мальчика атмосфера сжимала его ум, отнимала резвость и делала его не по возрасту внутренне сосредоточенным, ребёнком-стариком. Семейный быт был пронизан церковной обрядностью, элейностью, которые, как ржавчина, въедались в складывающийся характер, в привычки мальчика.

По окончании низшей школы он поступил в Екатеринбургское духовное училище. Здесь он прислуживал при богослужениях: был помощником церковного старосты – ставил свечи, ходил за просфорами к монашкам, был звонарём. Во время рождественских каникул любил славить, причём на греческом языке, изучением которого увлекался ещё в духовном училище. Стал упражняться в игре на цимбале, который сам сделал, подглядев у кого-то из богомольцев. У кого-то из богомольцев подслушал пение каких[-то] кантов и когда поступил в Пермскую дух[овную] семинарию, то уже имел кое-какие навыки в исполнении их под акко[мпа]немент цимбала. Как уже выше отмечено, здесь он нашёл благоприятную питательную среду для развития своего таланта и для дальнейшего формирования его характера.

После окончания семинарии Владимир Петрович поступил в Казанскую духовную академию. Здесь он попал в состав студентов, которые группировались около священника в Ягодной слободе Николая Троицкого, окончившего академию.[2] Сюда стекались студенты с богословским умонастроением, чающие принятия священного сана. Для них участие в монашеском кружке в стенах академии было не приемлемо, потому что они не склонны были совсем отказаться от жизненных «утех», к чему звали монахи. Владимир Петрович одно время даже жил у Троицкого, когда тот был настоятелем Воскресенской церкви в самом городе Казани. Он ничего не рассказывал о своих публичных выступлениях с цимбалом в стенах академии, а привёз его с собой в Казань. Очевидно, в академии не было для этого условий, потому что это учреждение было чопорным и претенциозным по части изысканных порядков: в нём ведь жили и учились студенты, люди гордые сознанием своего достоинства. Вл[адимир] Петрович в академии даже отдал дань критическому отношению к некоторым сторонам академической жизни. Так, он явно с сочувствием высказывался по поводу эпиграммы, направленной в адрес профессора В. И. Несмелова:

«Он создал науку,

Студентам на муку».

У Владимира Петровича иногда появлялось желание вспомнить старинку, когда он был звонарём в духовном училище. Так, он рассказывал, как однажды вызвал переполох у начальства академии звоном «во вся» в первый день «рождества», что полагалось только на Пасхе. «Они» почему-то подумали, что неожиданно приехал архиепископ и сбежались для встречи. Юноше за это «влетело». Этот случай показывает, что Вл[адимир] Петрович, будучи студентом академии, всё ещё сохранял свою простоту, граничащую с детской наивностью.

Октябрьская революция не позволила ему закончить академию lege artis[3]: он, как и другие, не писал кандидатской работы, и ему было выдано удостоверение в том, «что он является действительным студентом Императорской Казанской духовной академии». После революции академия, как рассказывал он, некоторое время ещё «механически тянула своё существование, но настал момент, что дальше это продолжаться не могло и … здание рухнуло».[4] Вл[адимир] Петрович рассказывал, что самого конца он уже не дождался и «бежал» в Зауралье.

Движение по железной дороге было уже затруднено, и он в пути потерял свой цимбал. Потеря эта оказалась потом не простой потерей, а символичной и обозначала потерю всего его прошлого и необходимость жизнь начинать сначала, причём он обнаружил удивительную живучесть и приспособляемость к жизни. После некоторого «плавания по бурным водам» революции он оказался учителем в одной из школ города Кургана, женился и стал в полном смысле семьянином. Тосковал по прошлому. Однажды – рассказывал он, - он услыхал, что один знакомый его врач запел не то «Се Жених», не то «Благообразный Иосиф»[5], и душа его встрепенулась, как [у] «испуганной орлицы». Оказалось, что врач был из «своих» - из окончивших Тобольскую духовную семинарию.

Когда «изомроша ищущии отрочате»[6], Владимир Петрович переехал в Пермь. Здесь он некоторое время преподавал латинский язык не то в университете, не то в мед[ицинском] институте, а потом «спланировал» на должность преподавателя немецкого яз[ыка] в средней школе. «Где же Вы изучали немецкий язык? – спросил я его, - и он ответил: «немного в семинарии и немного в академии». Я знаю, что обозначает это «немного», но какая гибкость, изворотливость, приспособляемость к жизни должны быть у человека, обладателя этим «немного».

Теперь Вл[адимир] Петрович, «почил на лаврах» - на пенсии, но душа его по-прежнему осталась «очарованной».

Таковы этапы жизни этого оригинального человека, который в бытность учеником Пермской дух[овной] семинарии был уникальным явлением в ней за всю более чем столетнюю историю её существования. Жизнь его, кроме того, поучительна потому, что она свидетельствует о том, как живуч «этот» род!

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 394. Л. 94-109.

*Находится в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции», в «пермской коллекции» - отсутствует.

 

[1] Верхотурский Свято-Николаевский мужской монастырь, основанный в 1604 году, закрытый в 1924 году, восстановленный в 1990 году.

[2] См. Часть IV. «Казанская духовная академия начала XX века».

[3] lege artis – по-латински по закону искусства.

[4] В 1917 г. Казанская духовная академия была выселена Временным правительством из своего здания, в котором разместились эвакуированный кадетский корпус и военный госпиталь. В 1917-1918 гг. занятия проводились в других помещениях, в основном в здании Казанской духовной семинарии. Была попытка преобразовать академию в богословский факультет Казанского университета. В 1918 г. в академии прошли последние выпускные экзамены и защита магистерских сочинений, выданы последние дипломы. Казанская духовная академия ещё продолжала свою деятельность подпольно на квартирах до 1921 г., когда был арестован весь её преподавательский состав.

[5] Песнопения, которые поются на богослужениях в период Страстной седмицы.

[6] Автор использует часть цитаты из Евангелия от Матфея (2:20): «изомроша бо ищущии души Отрочате» (ибо умерли все искавшие души Младенца) в сюжете о возвращении семьи Иисуса Христа в Израиль после окончания избиения младенцев в Вифлееме царём Иродом.

 


Вернуться назад



Реклама

Новости

30.06.2021

Составлен электронный указатель (база данных) "Сёла Крыловское, Гамицы и Верх-Чермода с ...


12.01.2021
Составлен электронный указатель "Сёла Горское, Комаровское, Богомягковское, Копылово и Кузнечиха с ...

30.12.2020

Об индексации архивных генеалогических документов в 2020 году


04.05.2020

В этом году отмечалось 150-летие со дня его рождения.


03.05.2020

Продолжается работа по генеалогическим реконструкциям


Категории новостей:
  • Новости 2021 г. (2)
  • Новости 2020 г. (4)
  • Новости 2019 г. (228)
  • Новости 2018 г. (2)
  • Flag Counter Яндекс.Метрика