Воспоминания о регенте Пермского семинарского хора М. В. Попове*

В жизни иногда встречаются такие люди, которыми ещё с детства завладеет какое-либо сильное переживание, сильное впечатление, сильное увлечение, на всю жизнь оставившее в их душе неизгладимый след, и определит их жизненный путь. Жизнь будет поворачиваться к ним своими разными сторонами, подчас будет испытывать прочность их увлечения, но они упорно будут оставаться верными своему увлечению, преданными раз избранному ими жизненному пути. Таких людей в отношении проявления их интимных чувств называют «однолюбами», а в отношении проявления их художественных эмоций – людьми с очарованной душой, энтузиастами. В настоящее время у нас вошло в моду называть таких людей «одержимыми» в лучшем благородном значении этого слова, в значении беспредельной преданности своему любимому делу. Таким именно в жизни на всём её продолжении явился Михаил Васильевич Попов.[1]

С раннего детства Михаил Васильевич увлёкся пением, оно составило один из элементов его нравственной природы, и ему он посвятил свою продолжительную жизнь.

Михаил Васильевич родился в 1885 г. в Юговском заводе, около Перми. Жители этого завода, между прочим, славились на Урале как мастера по выработке «ходков» - летних экипажей на железных осях с черёмуховыми плетёными коробками. Отец Михаила Васильевича тоже был причастным к этому ремеслу и, между прочим, был церковным старостой заводской церкви, «ктитором», как называли церковных старост по официальной церковной терминологии. Это последнее обстоятельство, очевидно, и повело к тому, что он пел в раннем детстве дискантом в церковном хоре. Так начинали свою музыкальную деятельность многие русские видные музыкальные деятели. С этого и начала расти и развиваться очарованная пением душа Михаила Васильевича.

Быстро прошли годы учения в заводской низшей школе и Пермском духовном училище. «Сломался» уже и мужской голос – дискант Михаила Васильевича, когда он поступил в 1902 г. в Пермскую духовную семинарию. Поступил он в неё безголосым, и на первых порах никто и не знал и не подозревал, что в лице его среди семинаристов есть юноша, которому суждено было послужить на славу семинарии, а именно на поприще регента семинарии.

Семинарский хор был издавна на славе в Перми. Славились семинаристы-певцы, славились и семинарские регенты. … Когда назначен был регентом Михаил Васильевич, то семинарская масса к этому отнеслась с предубеждением, скептически, потому что обычно было так, что регентом назначали кого-либо из известных уже всем певцов, как было с Захаровым, а тут получилось так, что широкие массы семинаристов не знали, что новый кандидат в регенты тоже когда-то пел. Знали об этом только б[ывшие] абитуриенты Пермского дух[овного] училища. Михаил Васильевич принял хор в запущенном виде, образно выражаясь, как расстроенный музыкальный инструмент.

Быть регентом хора – это вообще не так просто, как может это показаться со стороны, а тем более семинарского хора. От регента требуется, чтобы он был и организатором и воспитателем. Все эти «вундеркинды», с которыми он имел дело, будут ли это «духовники», ученики дух[овного] училища, или «своя братва» - семинаристы, обязательно, как все артисты (в данном случае в кавычках) самолюбивы, капризны, и чтобы иметь с ними дело, при условии, что они поют за «здорово живёшь», нужно обладать терпением и тактом. И первыми качествами Михаила Васильевича, которые показывали, что он может быть «волею божиею» регентом, были на лицо эти необходимые качества. Он умел ладить с ними: он был для них и Михаилом Васильевичем и «Мишей». Для ребят-«духовников» он был «дядя Миша». Как часто приходилось видеть его в их окружении на положении Песталоцци с детьми.[2] Но когда он управлял, то рука была твёрдой. При исполнении пасхального концерта «Приидите воспоим[, людие]» солист альт Кетов[3], «пустил петуха» на слове «спасово», регент, «ничтоже сумняшеся», заставил повторить – «восстановить честь».[4] Сколько приходилось Михаилу Васильевичу возиться с «этими малыми»: хлопотать перед начальством дух[овного] училища о разрешении взять из числа «духовников» в семинарский хор дискантов и альтов, отбирать их, водить на спевки и на богослужения, провожать и учить, учить, учить. По существу организация хора отдавалась регенту «на откуп»: всё делай сам – добывай ноты, составляй репертуар, но выполняй всё, что необходимо для богослужения; например, на «Воздвижение» запроектировано «водружение креста» - подготовьте соответствующее этому моменту исполнение «Господи, помилуй».[5] Положение Михаила Васильевича в этом случае напоминало положение пушкинского станционного смотрителя: «подай то», «подай другое». В семинарии уже он прошёл суровую школу организационной работы, необходимую для регента-профессионала. Но если так можно было сказать об организационной стороне деятельности будущего квалифицированного регента-профессионала, то, что касается овладения им основными сторонами её деятельности самим мастерством управления хором, а особенно, что касается теоретической подготовки к этому, то время пребывания Михаила Васильевича в семинарии и его деятельность регентом там были только временем становления его, причём ему предстояло ещё много самому поработать над собой.

В учебном плане семинарии в числе предметов преподавания значилось пение, но предмет этот был в таком запустении, что уроки его ничего не могли дать по теоретической подготовке Михаила Васильевича, хотя преподавателями пения были выдающиеся музыкальные деятели Перми, как регент архиерейского хора Потеряйко, человек, безусловно, теоретически подготовленный, и регент Вознесенской церкви – Николай Васильевич Пиликин, кончивший Московскую консерваторию. Не была даже точно определена программа предмета. Так, Потеряйко в 1902-1903 уч[ебном] году на уроках пения разучивал только с семинаристами украинские песни, а Н. В. Пиликин позднее – в 1905-1906 [г]г. больше демонстрировал перед семинаристами свои музыкальные знания и проводил бессистемные занятия по сольфеджио. Конечно, ни тот, ни другой не могли отказать Михаилу Васильевичу в приватных занятиях с ним по теории музыки, что возможно и было в форме консультаций, но гораздо важнее на данном этапе становления Михаила Васильевича регентом было соприкосновение со своими учителями, как с практическими деятелями. Как у руководителей церковными хорами, у Потеряйко и Пиликина, как часто теперь говорят, был у каждого свой почерк: у Потеряйко был более стиль, выдержанный в духе церковном, в духе религиозного благолепия, а у Пиликина – слишком сильно проглядывало то направление в церковной музыке, которое стало развиваться под влиянием Веделя, характерным для которого было увлечение частыми выступлениями solo. Потеряйко был сторонником пения piano, вызывающего молитвенное настроение сосредоточенности, внутреннего умиления. В этом отношении он продолжал линию своего предшественника по управлению хором – протоиерея Ивана Алексеевича Никитина. Пиликину с его консерваторским образованием, т. е. специфическим светским, чуждо было такое понимание церковной музыки, он больше был поклонником помпы, бравурного исполнения, что, кстати сказать, было в моде у регентов церковных хоров в то время. Типичным в то время в Перми был стиль такого исполнения в Пермской [Рождество-]Богородицкой церкви, где хором в то время руководил Степанов. Было бы преждевременным говорить о том, что у Михаила Васильевича уже в семинарские годы определился стиль его руководства, хотя, по признанию его самого, учителем его в руководстве церковным хором был Потеряйко.

Нужно сказать, что Михаил Васильевич отдал значительную дань, если можно так выразиться, «светскому» направлению в церковной музыке, причём значительно раздвинув рамки его применения. Так, при нём именно вошло в моду исполнение solo, причём хор выполнял роль аккомпанемента. В таком духе, например, исполнялись «Тебе поем», «Ныне отпущаеши», композиция которых приписывалась Степанову. Увлечению этим стилем, между прочим, содействовало появление в семинарии бывшего в то время на славе семинариста – лирического тенора Свечникова Александра. Насколько было сильным увлечение таким исполнением не только в семинарии, но и вообще в городе, свидетельствовало то, что Свечникова приглашали исполнять эти песнопения в другие хоры, например, в хор Слуцкой церкви. Неоспоримой заслугой Михаила Васильевича явилось то, что он значительно обновил репертуар семинарского хора исполнением музыкальных произведений Архангельского, таких, как «Хвалите [Имя Господне]», «Богородице дево[, радуйся]» и особенно концертов его: «Господи, услыши…» и «Внуши, Боже…». Он, можно сказать, пропагандировал музыку Архангельского, и на исполнении произведений Архангельского именно раскрылись те черты музыкального таланта Михаила Васильевича, которые в полную меру получили полное развитие в будущем. Этими чертами были: чувство ансамбля, умение добиться полного гармоничного звучания всех голосов, лёгкость и точность темпа, выразительная интонация, одинаковое владение как piano, так и forte. Нельзя было не восторгаться музыкой Архангельского в исполнении семинарским хором под управлением Михаила Васильевича его «Слава в вышних Богу…» Под управлением Михаила Васильевича могуче звучали такие произведения, как «Милость мира» Соколова и пасхальных концерт «Приидите воспоим[, людие]». Лирически мягко звучали такие, как «Покаяния» из «Сборника»[6], но здесь же и crescendo «Множества» и fortissimo[7] «Страшного дне судного». Задушевно звучало в исполнении однородного хора «Помощник и покровитель»[8], величественно: «Ныне силы Небесные» Турчанинова. Бывали и погрешности, например, «Господи, помилуй» за всенощной в последней эктении[9] в solo дисканта – излишне сентиментальное, слащавое, но это были уже погрешности роста и дань моде. При регентстве Михаила Васильевича впервые в семинарии был осуществлён за всенощной под «Воздвижение» обряд «водружения креста», и Михаил Васильевич познакомил любителей церковной музыки со своеобразным исполнением «Господи, помилуй», которое должно было иллюстрировать процесс водружения: опускание мотива и поднимание его.

Регентская деятельность Михаила Васильевича наложила на семинарский хор особый отличительный оттенок, и этот период существования хора можно определить словами: хор в период управления им Михаилом Васильевичем Поповым. Семинаристы того времени должны быть благодарны Михаилу Васильевичу за многие часы и минуты наслаждения церковной музыкой, которая широкой волной лилась в хор семинарской церкви на их головы, когда они густыми рядами, как на смотре, стояли в церкви в умилении от этой музыки.

Михаил Васильевич был регентом семинарского хора в то время, когда в семинарии появилась целая плеяда семинаристов-певцов нового типа. Новым у этих певцов было то, что они не замыкались в кругу церковного только пения, а стремились овладеть искусством светского пения под аккомпанемент музыкального инструмента. Это, так сказать, расширение горизонта пения являлось уже новой чертой этих певцов. В числе их были, кроме названного уже выше Свечникова, А. Чирков, С. Ласин, П. Иваницкий, П. Шестаков, а позднее – Е. Медведев, [С.] Спасский и др.

Михаил Васильевич был «душой» содружества семинарских певцов. Они у него в хоре выступали солистами, и он в этом отношении был их ментором. Но вместе с тем через них он был связан с широким кругом музыкальных деятелей Перми в области светской музыки. Трудно переоценить или недооценить это обстоятельство в становлении его регентом широкого профиля – не только в области «духовной» музыки, но и «светской». Первые опыты в этой последней у него начались ещё в семинарии, и они показали, что в лице его «вызревает» талантливый руководитель для «светских» хоров. Тогда это было ещё нельзя предусмотреть, но потом обнаружилось, что это была заявка на вторую половину его музыкальной деятельности после Октября, когда талант его раскрылся шире и глубже, о чём речь будет ниже.[10]

Семинаристы того времени помнят «вечер» в семинарии, когда Михаил Васильевич дебютировал наряду с Н. В. Пиликиным, причём он руководил смешанным хором, а Пиликин – однородным. Это было своеобразное соревнование двух регентов – зрелого, каким был Пиликин, и выступающего с первым опытом. Это соревнование Михаил Васильевич выдержал блестяще. Программа этого вечера заслуживает того, чтобы её отметить, а также отметить исполнение номеров и исполнителей, потому что она свидетельствовала о том высоком уровне музыкальной культуры семинаристов, которого они достигли в первые годы нового столетия. В программе были такие номера:

Однородный хор под управлением Н. В. Пиликина:

1. «Ноченька» из оп[еры] «Демон», муз[ыка] А. Г. Рубинштейна с аккомпанементом рояля.

2. Фейт: «Жук [и] роза».

3. Клауэр: «Прощание с лесом».

4. Н. В. Пиликин: «Парус».

Смешанный хор под управлением М. В. Попова (дисканты и альты – учен[ики] дух[овного] уч[илища]

1. А. С. Даргомыжский: хор из оп[еры] «Русалка» - «Как во горнице-светлице».

2. «Ай, во поле липонька» - народн[ая] песня.[11]

Солисты:

1. Свечников: Денца – «Если бы любовь в душе твоей зажглася» (с акк[омпанементом] пианино).

2. [А.] Чирков: Пасхалов – «Нет, за тебя молиться я не мог» (с акк[омпанементом] пианино).[12]

По мнению таких строгих судей, как М. Л. Василенко-Левитон, исполнение этих номеров – и хоровых и solo – не зазорно было бы показать на концерте в дворянском собрании, или в оперном театре.

В исполнении «Ноченьки» особенно с блеском показал себя семинарист А. Меркурьев – октава. Его участие придало исполнению хора даже лучшее звучание, чем это бывает в опере.

Исполнение смешанного хора было не ниже уровня исполнения однородного хора. Михаил Васильевич был патриотом своего «Юга»[13] и, когда почувствовал себя «в силе» регентского искусства, не удержался, как это ни было сложно организовано, свозить свой хор в «Юг» с концертом. Случай этот был беспрецедентным в анналах семинарии, и семинаристы видели, как это делалось, с чего начиналось: к подъезду семинарии подъехали три или четыре огромные кашевы; в них усадили, как грибов в корзину «сих малых» (дискантов и альтов), потом сели сами «отцы» хора, и поезд двинулся. Приходится пожалеть, что при этом не было фотографа, чтобы запечатлеть это событие для истории семинарии.

Все певцы-семинаристы в хоре Михаила Васильевича, которые почему-либо оставляли семинарию (сами уходили из неё, или их «уходили») при наличии возможности попеть у него в хоре, особенно в критические моменты, как, например, в престольный праздник семинарии, приходили на семинарские хоры и «поддерживали» честь хора. Так было, например, с б[ывшим] семинаристом Плотниковым, который потом сделался солистом – тенором в хоре Степанова.

В начале июня 1908 г. Михаил Васильевич кончил семинарию. Он вышел из неё, во-первых, с определённым решением посвятить себя музыкальной деятельности – работать руководителем хора, и, во-вторых, с некоторым опытом работы в этой области, который, правда, нужно ещё расширить и углубить. Он оставил после себя не пустое место, а внушительное наследство, а именно:

а) значительно обогащённый им репертуар музыкальных произведений – песнопений;

б) он подготовил себе заместителя в лице Сергея Спасского[14];

в) он воспитал, по крайней мере, в начальной стадии, ряд таких певцов, как Иван Медведев, Александр Свечников, Александр Меркурьев, [Аркадий] Чирков, Сергей Ласин, Пётр Шестаков, Пётр Иваницкий и др. Из его учеников в будущем проявили себя в певческом искусстве, кроме указанного выше С. Спасского, следующие: а) Пётр Шестаков пел в синодальном хоре; б) Александр Меркурьев – в хоре при радиокомитете в Свердловске; [в)] Сергей Ласин – в Уральской капелле под руководством Ишутиной.[15] Известно, что Иван Медведев одно время концертировал по Зауралью, а один из его рядовых (не солистов) певцов Хохлов тоже подвизался регентом.

Свою самостоятельную деятельность регентом хора Михаил Васильевич начал в Шадринске, б[ывшем] уездном городе б[ывшей] Пермской губ[ернии], и работал там со второй половины 1908 г. по 1913 г. В 1913 г. и частью в 1914 г. он был регентом в Екатерининском соборе б[ывшего] Екатеринбурга, ныне Свердловска. Если в Шадринске ему пришлось работать в глуши, так сказать, в тени, то в Екатеринбурге он предстал уже на суд строгой публики, избалованной когда-то существовавшим здесь знаменитым архиерейским хором при епископе Владимире.[16] В своё время об этом хоре шла громкая молва по всему Уралу. Михаил Васильевич выдержал здесь строгий экзамен. В одном из обзоров церковных хоров Екатеринбурга о нём был помещён похвальный отзыв, как о регенте опытном, с определенным выдержанным стилем руководства хором. Он был выделен из числа других, как регент высокой квалификации. Он приобрёл известность среди других музыкальных деятелей подобного типа, как поныне ещё здравствующий маститый деятель по хоровому искусству в г. Камышлове – Михаил Михайлович Щеглов. Здесь именно в полную меру обнаружился, между прочим, организаторский талант Михаила Васильевича. Сам он вспоминал, например, о том, что в его хоре пело тринадцать басов.

В 1914 г. Михаил Васильевич переехал в Пермь на работу регентом архиерейского хора и учителем пения духовной семинарии. В условиях губернского города быть регентом архиерейского хора значило достичь высшей точки карьеры в должности регента. Таким образом, Михаил Васильевич с переездом в Пермь достиг «высшей власти», высшей точки своей карьеры и занял место своего б[ывшего] учителя – Потеряйко. Быть регентом в Перми, в губернском городе, да ещё регентом архиерейского хора, было делом, пожалуй, более ответственным, чем в Екатеринбурге, потому что здесь в течение продолжительного времени были у него сильные предшественники, например, Чумаков, а ещё раньше его же учитель – Потеряйко.

Во время Великого поста 1915 г. Михаилу Васильевичу пришлось демонстрировать своё мастерством на концерте церковных хоров, который был организован в актовом зале женской гимназии. На концерте выступали четыре хора: архиерейский, [Рождество-]Богородицкой церкви (регент Степанов), церкви женской гимназии (регент Тиме) и женской учительской семинарии (регент Ю. М. Словцов). На концерте обнаружилась пестрота стилей, причём полярные точки заняли архиерейский хор и хор Богородицкой церкви. Характеризуя стили этих хоров, образно выражаясь, можно было бы сказать, что здесь встретились композиторы Турчанинов и Ведель: первый – выразитель строго церковного стиля с девизом, помещённым на титульном листе его печатных произведений: «Пойте Богу разумно!», второй же – выразитель «западного» стиля, с различными украшательскими приемами, свойственными «светской» музыке. Архиерейский хор под управлением Михаила Васильевича исполнил «Свете тихий», муз[ыка] Азеева.[17] Руководитель хора предстал перед публикой, судьёй этого соревнования, совершенно необычно в церковной жизни, как руководитель зрелый в полную меру своих творческих сил. Спета была ещё одна религиозная кантата о происхождении молитвы «Святый Боже». И то, и другое произведение были исполнены в строго церковном стиле, с безупречной выразительностью, дикцией, акцентуацией, была вскрыта и показана вся красота и достоинство этих произведений. Таким образом, Михаил Васильевич блестяще сдал экзамен на звание регента архиерейского хора.

Как учитель пения в семинарии Михаил Васильевич проявил себя практически – на разучивании песнопений для общего пения. Общее пение за богослужением впервые было введено настоятелем Феодосиевской церкви о[тцом] Стефаном Богословским и стало прививаться и в других церквях. Михаил Васильевич, по заданию начальства семинарии, проводил в церкви разучивание отдельных песнопений, причём семинаристы выстраивались в обычные ряды, в каких они присутствовали за богослужением.

Всё это, если можно так выразиться, было только предысторией музыкально-хоровой деятельности Михаила Васильевича, и только в советский период полностью раскрылся его талант и проявился в различных видах его деятельности.[18]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 727. Л. 1-16.

*В «свердловской коллекции» воспоминаний автора отсутствует.