«Знатные» обитатели Старого Сугояка

Дмитрий Никифорович Черёмухин

Псаломщик, выходец из Далматова[1], где священствует его брат Григорий.[2] Один из многочисленных неудачников духовного сословия, обосновавшийся в должности псалмопевца, недоучка духовной школы, или не попавших почему-либо в семинарию, или изгнанников из неё. В ту пору, когда он служил в Сугояке, старый холостяк на попечении некоей девицы с неизвестным положением в его хозяйстве: кто же она ему – экономка или подруга типа классических Аспазии при Алкивиаде. Во всяком случае это было для тех времён явлением оригинальным и «сомнительным» с точки зрения обыденной морали. Однако люди ко всему привыкают и привыкли видеть её в сущем виде, и она сама не скрывала своего «такого» положения, а держалась как полнокровная хозяйка в семье старого холостяка.[3] Другой особенностью Дмитрия Никифоровича было то, что у него был знаменитый конёк в наших краях – Бобко, не то рысак, не то иноходец. Среди аборигенов наших краёв находились такие любители коней, у которых эта слабость превращалась в некий культ: владелец сам себя ограничивал во всём, а коня холил, ухаживал за ним, как за любимой подругой жизни. По этому случаю уместно вспомнить пословицу: «Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало». О Бобке даже шла молва о том, что он приведён был из Шадринского уезда – так сказать – его биография. Хозяин украшал его в упряжке: сбруя блестела медными бляхами и на шее его, как ожерелье, висели, что бусы на шее девушки, шаркуны, издавая целую гамму звуков. Хозяин блаженствовал.

Каждым летом к нему приезжали погостить племянницы из Далматова: сёстры Флавиановы Александра и Мария.[4] Мне было известно, что поклонником первой был мой брат Алексей, но судьба его обошла – счастливцем оказался Кокосов Михаил Иванович. Таким образом, Сугояку не суждено было принять вторично участие в нашем семейном родстве.

Калашников Иван Николаевич

Псалмопевец обычного типа, т. е. из изгнанников какой-либо духовной школы. Выше уже сказано, что он оставил о себе память как танцор. Его жена – Мария Ивановна – училась вместе с «хозяйкой» в епархиальном училище, пела в сугоякском хоре и иногда выступала солисткой вместе с «хозяйкой» в дуэтах. Между семьями были на редкость дружественные отношения. Впоследствии, Мария Ивановна овдовев, работала библиотекарем на ст. «Богданович».

Базилевский

Имя и отчество его мне не известны. Личность туманная, типа проходимцев. Интриган.[5] Известно только, что явился в Сугояк из Акадырова моста. Псалмопевец.

Оставил о себе след тем, что научил прихожан коллективно петь «Милость мира» за обедней. Мотив этого песнопения потом занесён был и в Течу под именем «сугоякского», но исполнялся не прихожанами коллективно, а теченским хором. Как-никак, но в актив Базилевского нужно отнести эту заслугу.

Шла молва, что после Октябрьской революции он работал преподавателем русской литературы в Бродокалмакской школе-семилетке. Подобная метаморфоза, как известно, только в обратном направлении произошла с Буткиным Григорием Ивановичем, бывшим заведующим Бродокалмакским двухклассным училищем, который после Октября спланировал свое «житие» на должность диакона при Шадринском coбope.

Фаина Захаровна

Просвирня Сугоякской церкви.

Вдова, какими были обычно жёны «мироносицы» этого типа.[6]

Её амплуа было выпекать просфоры для совершения литургии. Её служба при церкви была чем-то вроде пенсионера при ней – нахлебника при приходе. Младшее, но необходимое звено из притча церкви, жившее «Христовым именем».

Вася-курник

Такого было его распространённое название – без указания фамилии, имени и отчества.

Отпрыск старой Руси, некрасовский «Дядя Влас, старик седой», но только по функции, которую он выполнял и в своей жизни, а не по наружному сходству с Власом. Был он низкого роста, сильно прихрамывающий мужичок, благообразной наружности. Ходил по белу свету с церковной кружкой на груди и собирал гроши «на украшение храма». Питался «Христовым именем».

Как получился такой тип человека? Что его породило на свет Божий? Было в нём кое-что и от недостатка природы, но было и то, что идёт от желания жить полегче, т. е. она, «Агашка на шее» как именуют в народе сильную настоящую лень. Этому потакал уклад жизни. Надели на него обносок старой фетровой шляпы, обносок старого малюскинового кафтана с плеч какого-нибудь богатея, такого же рода сапоги, на шею повесили кружку с церковной печатью, снабдили церковным паспортом, где было обозначено его жизненное амплуа и отправили гулять по сёлам и деревням. Иногда давалось ему ещё какое-нибудь частное задание житейского характера. Так, однажды ему дано было задание привезти детскую колясочку из Екатеринбурга и он его выполнил: так шагал с колясочкой впереди.

Миша-голубиша

В деревнях и сёлах раньше всегда существовали люди с такими лаконичными названиями. Они были из тех приветливых и услужливых людей, которые в нужную минуту всегда готовы были «обслуживать» другого, помочь ему, выручить и т. д.

Их и называли лаконичники, причём это название с первого раза может показаться обидным, на самом деле было, если угодно, вроде ласкательного. Такова особенность деревенского словотворчества. В Сугояке так называли почтенного мужичка с полным названием Михаил такой-то по фамилии и отчеству, всеми уважаемый, но, тем не менее, в просторечье – Мишка-голубишка и с этим именем он и вошёл в историю села.

В моей памяти этот человек сохранился как двойник нашего «придворного» ямщика Терентия Яковлевича (см. очерк «Терентий Яковлевич»). Такой же низкорослый, щуплый, от природы добрый, он выручил нас в 1906 г. при возвращении с Пасхи из Сугояка меня в Пермь, а моего племянника в Камышлов. Была сложная задача довезти нас до любой станции железной дороги, миновав все разлившиеся реки. Стал вопрос: к кому обратиться – и мысль привела к Михаилу. «Он выручит» – было общее убеждение. И он оправдал эту веру в него: через запутанный рой башкирских деревень он вывез нас на станцию Аргаяш. Такие люди – малозаметные по внешнему виду, но с большой душой заслуживают того, чтобы память о них сохранилась в потомстве.

Шишкин Алексей Яковлевич

Типичный сельский купец, обладатель пятикомнатного деревянного под железной крышей дома и каменного магазина-лавки при нём. Выходец из известного когда-то в Бродокалмаке торгового дома Шишкиных, который послужил школой для других выходцев из «Расеи», тоже сообразивших, что в этих краях, за Уралом, с умом если, жить можно, т. е. развернуть торговлю. В своё время эту «школу» прошёл и теченский купец Антон Лазаревич Новиков и в свою очередь и других потом учил своему мастерству. Торговый дом Шишкиных постепенно хирел: в Бродокалмаке остался Иона, а Алексей поехал искать счастья в Сугояке, и выбор его, как видно, был неплохим, однако, как видно, ему не удалось так широко развернуть дело, как Новикову, у которого филиалы были в Кирдах и Нижне-Петропавловском селе. Он был, если можно так выразиться, локальным купцом, т. е. со сферой действий только в Сугояке. Но каждому своё, и он это своё брал, являясь на селе «персом-грата», т. е, был принят в высших сферах. Фигура купца в её обобщённом виде, достаточно показана как в литературе, так и в изобразительном искусстве. Что касается личных черт и особенностей жизни Алексея Яковлевича, то они мало утешительны, и, прежде всего, несчастьем для него было то, что его благоверная супруга страдала пьянством, точнее – запоем, а единственный сын Ваня был малоинициативным и не подавал надежд стать хорошим преемником отцовского «дела».

Завьялов Максим Алексеевич

Он открыл свое «предприятие» против предприятия Шишкина и был, можно сказать, по сравнению с тем едва оперившимся птенцом. Увы! В силу ему не пришлось войти. Октябрь поверг в прах соперников, как говорится, и коня, и всадника.[7]

Казанцева Мария Семёновна

Дочь черепановского зажиточного мужичка – Семёна Ивановича Черепанова. Пробилась как-то в сельские учительницы и обучила в Сугояке не одно поколение грамоте на уровне учительницы со средним образованием. Оторвавшись таким образом от крестьянства, вышла замуж за сугоякского мужичка среднего достатка.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Я начал своё повествование о Сугояке как некой географической точке, но оно же, моё повествование, показывает, что он, Сугояк, для меня был гораздо значительнее, чем простая точка на земле. Моё пребывание в нём, встречи с людьми, общее впечатление от них и всё прочее – отразили целый период моей жизни, причём самый яркий и богатый по содержанию, а именно: мою юность, годы роста, бурного развития – самый счастливый период жизни. Это тот период жизни, когда человек владеет самым главным богатством своим – мечтами, когда кажется, что всё тебе доступно, всё ты можешь достигнуть. В это время всё окружающее тебя ласкает и укладывается в твоей памяти как отпечаток твоих переживаний с тем, чтобы потом вновь будить память к воспроизведению пережитого. Кажется, что всё, что видишь – живое или неживое – какими-то знаками откладывается в душе с тем, чтобы по нему вновь пережить то, что тогда пережил.

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 392. Л. 78-178 (рукопись), 179-208 (машинопись).

Находится только в «свердловской коллекции» воспоминаний автора. В «пермской коллекции» отсутствует.