Алексей Тихонович

[1963 г.]

Несмотря на то, что я встречался с ним более шестидесяти лет тому назад в дни своей «туманной юности» и прошло более тридцати лет, когда была моя последняя печальная встреча с ним в Свердловске, он, т. е. его образ, до сих пор, как живой, стоит перед моими глазами, образ теченского землероба, мужичка среднего «достатка», середняка, по принятой в настоящее время терминологии. Стоит он передо мной приземистый, худощавый с добрыми глазами, но с какой-то едва уловимой хитрецой во взгляде, и мне так и кажется, что он вдруг обратится ко мне со словами: «Что, Вася, ты всё ишо учишься? Ну ладно: учись, учись!» Было так и на самом деле: однажды, когда мне было уже около двадцати лет, Алексей Тихонович так и спросил меня, а на мой положительный ответ, пожелал мне успеха в моём учении. Тогда же другой знакомый мой теченский мужичок из «расейских» переселенцев – Николай Васильевич Пеутин – тоже мне задал такой вопрос, но, получив мой ответ, предостерёг меня: «смотри, парень, не переучись», Эти два случая впоследствии были предметом моего обдумывания на тему о том: кто же из этих двух моих деревенских знакомых мужичков продуманнее разрешал вопрос о значении образования: Алексей Тихонович или Николай Васильевич, а возникал у меня этот вопрос потому, что так часто приходилось встречать у наших мужичков скептическое отношение к людям с образованием. Подойдёшь, бывало, к группе знакомых мужичков, когда они жнут или косят, и вот они начнут, как у нас говорили, «подцыганивать» над тобой: «ну-ко, Вася, покоси или возьми серп и пожни», и делали это заведомо зная, что Вася не может этого делать. При этом так и проглядывало у них намерение подчеркнуть, что я-де вот настоящий работник, а ты нет, моя работа – это настоящая работа, а твоя – нет, и ни к чему это твоё учение. Я был склонен думать тогда, что у Алексея Тихоновича было хоть, может быть, не вполне осознанное, а смутное понимание значения образования.

В Тече и окрестных сёлах и деревнях уже были случаи, что отдельные мужички старались в меру своих материальных возможностей учить своих детей дальше после успешного окончания ими сельской школы, в двухклассных училищах и даже в гимназиях. Так, сын теченского мужичка – Павла Александровича Суханова – Миша учился в Шадринском реальном училище, а дочь беликульского мужичка Добрынина – Марина училась в Шадринской женской гимназии. Алексей Тихонович не имел такой возможности – «сил не было», но он, очевидно, понимал значение образования инстинктивно и искренно желал мне успехов в учении. «Чуют правду» - так можно было сказать о таких мужичках.

Как произошло моё знакомство с Алексеем Тихоновичем?

Жил Алексей Тихонович не в соседях с нами, но и не в столь большом отдалении. В деревнях пространственные отношения во многих случаях были условными – не поддавались научным определениям и исчислениям пространства. Особенно в сознании мальчишек. Все места, где жили друзья по играм, считались близкими. Однако, понятие о пространстве с возрастом расширялось эмпирически, так же, как постепенно разрастался круг друзей. Сначала мы дружили с соседскими мальчиками, а потом – в школьные годы – заводили друзей уже и подальше от своего дома. Играли шариком, в пряталки, «конями-ворами», при этом и происходило взаимное ознакомление: тяти и мамы наших друзей привыкали видеть нас в обществе своих Васек, Ваней, Петек, а мы, дети, приглядывались к этим тятям и мамам. И как-то сами собой устанавливались сердечные связи между этими тятями и мамами и нами, детьми. Когда мы стали взрослыми и вспоминали об этих своих деревенских знакомых – мужичках и тётушках, - то всегда восхищались их добротой и каким-то врождённым благородством и сердечностью. Вот так произошло и моё знакомство с Алексеем Тихоновичем ещё в детские годы.

Позднее, в юношеские годы, часто приходилось видеть Алексея Тихоновича по понедельникам на теченских базарах. Он жил недалеко от базарной площади и по примеру многих теченских мужичков был «завсегдатаем» на базарах. Для нас же, вечно подвижных и ищущих развлечений юношей, базары были и местом встреч со знакомыми парнями и девушками из торговых семей, и предметом наблюдений за «быстро текущей» жизнью. Алексей Тихонович обычно находился на базаре в толпе «зипунников», стоявших у «товара» нашего теченского «купца» - торговца лошадями Ивана Сергеевича. Вот и теперь я вижу Алексея Тихоновича в этой толпе «зипунников». На голове у него поярковая круглая шляпа с выленялой плисавой ленточкой у основания конуса. Шляпа теченского производства пимокатов «Шолиных», что живут на Горушках. Много на своём веку, как видно, «претерпела» эта шляпа: и дождём её мыло, и пылью засыпало, и солнцем припекало, и вся она порыжела. Такой же под стать шляпе весь порыжевший зипун, видавший те же виды, что и шляпа, на Алексее Тихоновиче затянут в два с половиной оборота опояской, которую ему, вероятно, любовно выткала из разноцветных ниток благоверная супруга. Зипун суконный «домотканного» производства, а у опоясок концы сделаны кисточкой по моде. На ногах у Алексея Тихоновича были сапоги с широченными голенищами и такой величины, что, вероятно, сам русский император Пётр Алексеевич Первый смог бы натянуть их на свои «великодержавные» ноги. Сапоги у Алексея Тихоновича явно рассчитаны были на то, чтобы и зимой можно было намотать на ноги такие «онучи», целые половики, что никакой мороз не доберётся до ног. Сапоги густо смазаны были дёгтем, до блеска. Стоит жар, но Алексей Тихонович, как и другие, в полном одеянии, комильфо: так требует базарный этикет. Стоит Алексей Тихонович, глаз не сводит с «товара» Ивана Сергеевича и видно, что в голове у него извечная дума мужицкая о коне, сподвижнике в его трудах. Вот, наконец, Алексей Тихонович, оторвал свой взор от коней и отправился домой. Я слежу за его тяжёлой походкой, в перевалку, с нажимом на землю. Этот вид возвращающегося с базара Алексея Тихоновича вспомнился мне однажды позднее, когда я где-то прочитал, что иностранцы, размышляя о судьбах наших русских мужичков, иногда задавали вопрос: «почему у них такие тяжёлые «зады», «почему они как бы волочат их». Я признал, что это правда: сказано метко; что вот такой именно вид и был у Алексея Тихоновича, но для меня был ясен ответ на поставленный иностранцами вопрос: стоило только посмотреть на любого из наших мужичков на поле за сабаном при подъёме паров или когда он целые копны сена подаёт парильником при образовании зарода, чтобы понять, отчего у наших мужичков получилась тяжёлая поступь.

Прошли мои юношеские годы, и я в течение нескольких лет не видал Алексея Тихоновича. Но вот судьба меня снова свела с Алексеем Тихоновичем и в такой обстановке, в какой я никогда не думал с ним встретиться. В июле 1914 г. мы, будучи молодожёнами, заканчивали своё «брачное путешествие» после посещение Эстонии и Финляндии и направлялись в Течу. В Челябинске на станции нас должен был встретить ямщик из Течи, и им оказался Алексей Тихонович. Признаться, я был удивлён тем, что таковым оказался Алексей Тихонович: я просто никак не думал, что у него может быть такой «талант». Нашим семейным «придворным» ямщиком был Терентий Яковлевич. Мы привыкли к нему, как к нашему бессменному ямщику и были убеждены, что у него есть именно «талант» в этом деле, и что не всякий может быть ямщиком, а тут вдруг оказался «приставленным» к этому делу и кто же – Алексей Тихонович. И вот пред нами предстал Алексей Тихонович во всей своей красоте, как он описан уже выше. День был жаркий, как бывает в Петровки, но Алексей Тихонович был в полном своём одеянии, так сказать, официально один, опять как это требовалось по этикету от кучера.

Вышли мы на площадку у вокзала, и я ахнул, увидев «пару гнедых» Алексея Тихоновича. Перед глазами моими предстали две «коняги» в точности, как описан Коняга у Салтыкова-Щедрина. Не прибегая к прощупыванию, только глазами можно было пересчитать у них рёбра. На крестце видны были бабки, и шлеи на том и другом отвисли по бокам. Стояли «коняги» с опущенными головами в глубокой задумчивости, изредка помахивая хвостами. По всему было видно, что совсем недавно они волочили в поле тяжёлый сабан, а сейчас Алексей Тихонович немножко подкормил овсом и «приставил» на вокзал. Ну, думаю, как-то ты, Алексей Тихонович, домчишь до Течи на своих «рысаках», а ехать нужно не меньше восьмидесяти вёрст. К тому же путешествие наше в те времена было громоздким: надо было уложить солидную корзину с одеждой, разные картонки с мелкими вещами из одежды и пр. И вот, наконец, Алексей Тихонович всё распределил: сзади на дроги, себе на козла и под ноги, воссел на козлах, как на троне, натянул возжи, и «рысаки» пошли. И пошли они не рысью, не иноходью, а тем манером, своеобразным способом бега, который назывался у нас «трусцой». Смотришь на них и не разберёшь: то ли они бегут, то ли быстро шагают, но двигаются они методически, ровно, как часовой механизм, как обречённые на «perpetuum mobile», а Алексей Тихонович посиживает себе, даже кнут не показывают, а только тоже ритмично, под шаг своих «рысаков» скандирует: «Эй, соколики», «эй, соколики». А «соколики» бегут и бегут без остановки. Что за «притчи»! Вот тебе и «коняги»! Решил я вызвать Алексея Тихоновича на азарт и говорю: «Ну, А. Т., если засветло нас привезёшь в Течу, добавлю тебе за подводу целковый». «Идёт» - принял вызов Алексей Тихонович… и в семь часов вечера мы были уже в Тече.

Надолго после этого мы расстались с А. Т. Кончилась первая европейская империалистическая война, прошла Октябрьская революция, шёл девятьсот тридцатый год. Мы жили в Свердловске. В городе тогда на рынках можно было часто встретить деревенских раскулаченных мужичков и женщин. Ходили они по базарам и продавали рубахи, полотенца, платки, половики и пр., очевидно, из предметов прежнего приданого. Бывали совершенно неожиданные встречи. Вот так неожиданно я встретил Алексея Тихоновича на улице Малышева. Был сентябрь, и осень вошла в свои права. Ночами было уже холодно. Днём пропархивал снег. Никак не думал я, что могу встретиться с Алексеем Тихоновичем в Свердловске, далеко от Течи. Боясь «вклепаться», я долго приглядывался к нему, пока, наконец, убедился, что это был он. На нём был тот же зипун, о котором речь была выше, те же сапоги, только на голове была не шляпа, а шапка из собачьей шкуры. Ещё больше он пригнулся к земле, посерел, сжался. «Ты ли это, А. Т.? – спросил я его. «Да, это я, Василий Алексеевич», - ответил он мне глухо, и я не мог понять: то ли обрадовала его эта встреча со мной, то ли вызвала у него какую-то горечь о том, что, дескать, вот как мы встретились в тобой в печальной обстановке: не так бы нужно было встретиться…. И Алексей Тихонович поведал мне свою печальную историю с высылкой его из Течи. Оказалось, что в Свердловске он жил недалеко от моей квартиры на ВИЗе. На берегу Исети, у первого рабочего посёлка ВИЗа, выстроены были каркасные бараки, плохо защищавшие от холода в них. В этих бараках поселены были раскулаченные из разных мест Свердловской, Челябинской, Курганской областей. В числе их была и семья Алексея Тихоновича. Я знал, что у Алексея Тихоновича был сын, которому, по моим расчётам, должно быть за двадцать лет, и спросил: где же он? А. Т. ответил: «Он в Красной армии». «Как же так?» - в свою очередь спросил я А. Т., - «сын в армии, а тебя раскулачили?» «А вот так, - сказал он: не посмотрели ни на что»…. Расстался я с Алексеем Тихоновичем с сознанием чего-то гнетущего, тяжёлого на душе, как будто бы я и был участником чего-то неправильного, несправедливого, что было сделано с ним. Я перебрал в своей памяти всё, что относилось к моему знакомству с А. Т. по жизни в Тече. Я вспомнил его домик, который был недалеко от базарной площади. Домик состоял из кухни и горницы. У него была железная крыша, а чуть ли не она была тем роковым признаком, по которому хозяйство А. Т. было отнесено к кулацким, а он отнесён был к категории кулаков. Жил он, конечно, справно, как у нас говорили о мужичках его типа, но ведь это давалось ему не в виде манны небесной, а той ценой, которая сказалась потом на его тяжёлой походке, на приземистой фигуре и его жилистых руках. Но лес тогда рубили с плеча, и, как всегда, летели щепы. И в их числе, образно выражаясь, оказался и Алексей Тихонович. Больше с ним я в жизни не встречался, и мне остались неизвестными последние страницы его «Одиссеи».

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 741-750.

Публикуется только по «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «пермской коллекции» имеется ещё один одноимённый очерк «Алексей Тихонович» в составе «Очерков по истории Зауралья». (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 722. Л. 25-28.), в который повторяются те же эпизоды. В «свердловской коллекции» также имеется очерк «Алексей Тихонович» в составе «Очерков по истории села Русская Теча Шадринского уезда Пермской губернии». Часть V. (март 1966 г.). (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 382).