Кокшаровы

[1961 г.]

Эта фамилия в Тече была на славе и принадлежала только одному их семейству. Когда кто-либо называл эту фамилию, то всем было ясно, что речь идёт о семье знаменитых земских ямщиков, в течение продолжительного времени гонявших «ямшину» между Течей и Бродокалмаком. Славу эту семейству создал глава семьи – Иван Петрович. Среди русских людей искони находились любители лошадей. Про таких людей говорили: «он сам не доест куска, а коня накормит». Речь, как видно, здесь идёт о таком увлечении конём, которое переходило в культ его. Да, конечно, такие люди были, но Иван Петрович, о котором идёт речь, не был из числа их: он любил коня, но не как забаву, а как рабочую силу, которую нужно ценить, беречь, по-хозяйски за ней ухаживать. И конь за это хозяину служил верой и правдой. Никто так хорошо не знал, как нужно выбирать коня, как Иван Петрович, а выбирать ему нужно было коня для специальной цели для «ямшины». Должен в таком случае конь иметь какие-либо особые качества, отличные от обычного крестьянского коня-пахаря? Люди, не искушённые в опыте «гонять ямшину», как раз срывались на том, что они думали, что для этого можно взять любого коня и вовсе не требуется делать какой-то выбор. Иван Петрович, наоборот, знал по опыту, что не всякий конь годится для «ямшины», что нужно уметь подбирать его для этого, и он умел это делать. Когда он выбирал коня, то не ограничивался только проверкой зубов: он тщательно проверял «стан» коня, прощупывал «бабку», запускал руку под гриву, смотрел на коня со всех сторон, следил за его «ходом», сложением в груди. Для него было ясно, что только тот конь годен для «ямшины», который вынослив в беге на дальнее расстояние. Он знал, каким темпераментом должен обладать этот конь: например, если он очень горячий, то не годен. Иван Петрович знал, какой конь должен быть, чтобы идти «в корню», а какой «в пристёжке». Он знал, какой конь вынослив в жару, а какой быстро «загорает» и т. д. А главное – он любил коня. Никто бы другой кроме него не смог всей душой понять и оценить описание «Коняги» [М. Е.] Салтыкова-Щедрина, или «Холстомера» Л. Н. Толстого. Никто бы другой, кроме него, вероятно, не смог оценить и прочувствовать описание Н. В. Гоголем тройки, вихря – Тройка, не в символическом его значении, а в прямом, так сказать, натуральном понимании. Иван Петрович, одним словом, был человеком, которому сама природа определила быть ямщиком, дали ему этот талант и он не зарыл его в землю. В описываемое, однако, время сам И. П. уже не садился на «козлы», чтобы править лихой тройкой, а только руководил и передавал свой опыт другим.

У Ивана Петровича было три сына: Михаил, Константин и Павел. При жизни отца они жили одной семьёй. Дом у них был расположен на самом высоком берегу реки у обрыва, неподалёку от моста. Огород находился под горой у реки. Кокшаровы вели наряду с «ямшиной» сельское хозяйство, поэтому у них были кони «ямщицкие» и крестьянские. Как передавали, договор с земством они заключали на следующих условиях: земство выплачивает в год 900 рублей деньгами и сколько-то натурой – овсом. В счёт этой суммы Кокшаровы обязывались перевозить почту два раза в неделю и обслуживать перевозки должностных лиц – инспекторов народных училищ, следователей и пр. по нарядам на пару или тройку лошадей. Для этой цели Кокшаровы имели до десяти лошадей, причём Иван Петрович укомплектовывал их тройками: тройки гнедых, карих, или вороных. Про Кокшаровых говорили, что из всех земских ямщиков по уезду только они были способны полностью своими силами обеспечить по их району самый пышный проезд губернатора, не одолжаясь у кого-либо дополнительно лошадьми. Это значило, что они могли выставить в раз три тройки лошадей, готовых к выезду. У них также было достаточное количество различных экипажей: летних и зимних, открытых и закрытых.

Дом у них стоял в стороне от тракта, в проулке с тупиком, и когда сворачиваешь с тракта в этот проулок, то сразу замечаешь под крышей и без неё повозки, коробки́, а зимой повозки и кашевы. Во дворе между конюшнями был сарайчик, под которым стояли дуги с колокольцами и без колокольцев, на стенках висели шлеи, сёдла, шаркунцы и т. д. Отдельно висела парадная сбруя с медными бляхами. От этого именно сарайчика однажды отправилась кавалькада озорников с колокольцами и ширкунцами по селу с криком «везут губернатора», а население повыскакивало из домов с руганью за беспокойство, а женщины плевались и говорили: «будь они прокляты, окаянные».

Во дворе и под сараем всегда можно было видеть Ивана Петровича, с бородой патриарха, с волосами, подстриженными в кружок и перевязанными верёвочкой. Вечно он что-то делал: то около экипажей, то около сбруи. «Ямщицких» лошадей иногда водили купать к мостику, и это было развлечением для мальчишек. Был у Ивана Петровича свой доморощенный любимец Пеганко, о резвости которого складывали, что однажды Теченский земский начальник Габриельс, бывший когда-то кавалеристом, выразил желание проехаться на нём верхом. Его очень уговаривали, что конь этот резвый и может его сбросить, но он по самонадеянности всё-таки решил попытаться проехаться на Пеганке верхом и чуть было не поплатился за это жизнью. Конь был на самом деле очень резвый. Приходилось наблюдать за ним после купанья, когда он рвался домой, а его с трудом удерживали, а если кто садился на него, то он одним рывком сбрасывал седока с себя.

Когда сыновья И. П. один за другим обзаводились семьями, то они уходили в раздел. Сам себе И. П. взамен старой избы поставил кирпичный дом. Любопытной деталью в этом случае явилось то, что площадь около дома не позволяла широко раскинуть новые постройки, так как с одной стороны был обрыв, с другой – дорога, а по бокам были усадьбы соседей, а далеко от родительского дома сыновья не хотели уходить, то дома они выстроили на задах двора и во дворе, так что усадьба была густо застроена, а огороды сыновей были вынесены за реку. Получилось так, что раздела как бы не было и осталась единая семья Кокшаровых. Произошла вместе с этим и дифференциация по работе: старший Михаил занялся только сельским хозяйством – стал чистым землеробом; младший Павел, который был грамотнее других, сделался почтарём, а средний – Константин помогал отцу заниматься «ямшиной» и занимался сельским хозяйством. В этих условиях Ивану Петровичу приходилось нанимать работника-ямщика.

В русских песнях ямщик изображается романтически. И. П. не мог стать на такую точку зрения. Если нужен тщательный отбор коня для «ямшины», то ещё нужнее отбор ямщика. Это лучше, чем кто-либо другой, понимал И. П. И опять возникает вопрос: всякий ли человек может быть допущен в ямщики? Во многих случаях делали некоторые хозяева коней ошибки именно в том, что они поручали это дело неосмотрительно людям, которые только губили коня. И. П. на эту работу брал молодых ребят, относительно которых он был уверен, что они любят это дело, и тщательно и упорно воспитывал их. Он был не против романтики в этом деле. Он знал, что среди ямщиков есть артисты своего дела, что у ямщиков есть свои стили работы. Взять, например, бродокалмакского ямщика Малькова. Он умел так приободрить лошадей уханьем, что они рвались вперёд, и он был художник этого дела. И. П. сам в молодости был «лихим» ямщиком, но он знал меру своей лихости, чтобы она была не в ущерб коню. Если И. П. замечал, что взятый им в науку не подходит для дела, он не будет его держать. За то прошедший под его руководством кандидат в ямщики и усвоивший его науку, был настоящим ямщиком.

Со смертью И. П. дело его захирело, но слава о старом ямщике сохранилась на селе и была у теченцев предметов их гордости.

Жизнь сыновей его и их семейств сложилась разнообразно. Старший Михаил Иванович, кстати сказать, человек работящий, деликатный и честный был, кем-то убит в поле. После него хозяйство вёл сын его – Димитрий Михайлович, унаследовавший положительные черты своего отца. Он прославился между прочим как гармонист.

Павел Иванович до старости работал почтарём. Всем своим детям дал образование в сельской школе.

У Константина Ивановича после Октябрьской революции оставался сын Иван. Он вступил в товарищество по общественной обработке земли, а потом уехал куда-то работать на производство.

Теперь от прежней Кокшаровки ничего не осталось.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 107-113 об.

Находится только в «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «свердловской коллекции» отсутствует.