[Разные]

Самсоныч

[1961 г.]

В дореволюционное время нас, десятилетних мальчишек в городских школах известного типа заставляли зазубривать так называемую Священную историю Ветхого Завета. В учебнике по этому предмету в сто с небольшим страниц мелкого шрифта рассказывалась история «избранного народа», известная под названием «Библейской истории». Повествование было сухим, а учебник не имел иллюстраций. Чего-чего только не было в этом повествовании. Здесь говорилось о том, как жили в раю Адам и Ева, и о том, как Каин убил Авеля. Рассказывалось о Ное, любившем выпить. Описывался Всемирный потом, строительство Вавилонской башни. Повествовалось о том, как Иисус Навин остановил солнце над Гаваоном и луну над долиною Аиалонскою; как погибли города Содом и Гоморра; как жена Лота превратилась в каменный столб и пр. Описывалось странствование «избранного народа» по пустыне, рассказывалось о том, как падала для питания этого народа с неба манна; как он был в египетском плену и подвергался египетским казням. Говорилось о войнах его с филистимлянами и пр.

Позднее, когда мы читали «Декамерона» Боккачио[1], то эпический тон помещённых в нём рассказов напоминал чем-то эти библейские повествования.

Настоящим жупелом для нашей памяти было изучение пророков, судей, царей, которых было много и они казались нам какими-то тенями, похожими друг на друга, и только некоторые из них затрагивали наше воображение и даже вызывали некоторые, по-детски наивные, нравственные оценки их поступков. Так, мы радовались победе мальчика Давида над Голиафом, вражеским великаном; хвалили Юдифь за убийство Олоферна; смутно сознавали, что Давид поступил нехорошо отбив Вирсавию у её законного мужа; смеялись над Валаамовой ослицей, которая заговорила. Моё же внимание особенно привлекла судьба библейского богатыря Самсона. У нас, мальчишек, был свой идеал человека сильного, ловкого и я находил в образе библейского Самсона воплощение идеала сильного человека, но никак не мог понять, как он мог поддаться Далилке, как мы называли его возлюбленную на своём жаргоне. Может быть, это именно непонятная для меня сторона образа Самсона обострила мне моё внимание к нему, и у меня появилось мучительное желание создать зрительный образ моего героя, но моё воображение оказалось бессильным создать этот образ, потому что мой жизненный опыт был ещё очень ограниченным. Так, пока что создание этого образа осталось для меня проблемой.

Мне было пятнадцать или шестнадцать лет, когда к нам в качестве приложения к какому-то выписанному нашим батюшкой журналу пришёл альбом с репродукциями картин на библейские темы французского художника Альфонса Доре. Одновременно с этим я знакомился с некоторыми произведениями великих итальянских художников эпохи Возрождения, в копиях изданными на открытках и теперь не помню, то ли у Доре, то ли у кого-то из последних видел изображение моего героя – Самсона, но это изображение мне показалось схематичным, лишённым, как говорится, плоти и крови, нет, не таким мне рисовался в моём воображении Самсон, не таким бы я мог встретить его в жизни. Это было, очевидно, следствием того, что я по своему художественному развитию был ещё далёк от понимания шедевров мирового искусства. И опять-таки образ моего Самсона не получил законченного мною вида.

И философы, и простые люди сходятся в своих мнениях о том, что в жизни людей бывают случайности, которые имеют иногда роковые последствия. Так, говорят, что Наполеон не добился в битве под Бородино победы потому, что у него был в это время насморк. Мне же на всю жизнь запомнилась одна случайность в моей жизни, которая, наоборот, была благодетельной для меня, так как помогал, наконец, разрешить проблему, которая стояла над моей душой, а именно найти искомый мной образ Самсона. Это произошло в одно из моих посещений Течи, но закончилось несколько позднее – в другое посещение, когда Теча предстала передо мной в своём «новом качестве».

В первом случае было так: я слышал, что мои родители в своём разговоре упоминают имя какого-то Василия Самсоныча. На основании созвучия – Самсон и Самсоныч – я насторожился: опять в порядок моих мыслей выплыл Самсон.

Рядом с нашим домом было волостное правление, на дворе которого происходили сельские сходы. Мне захотелось повидаться на «сходе» кое с кем из знакомых мужиков и я вышел во двор. Среди пёстрой толпы их – и высоких и низких, приземистых, старых и молодых, с широкими пушистыми бородами и бородами вехоткой, наконец, довольно упитанными и поджарых, со странной ещё фигурой и кособоких – я заметил человека, который выделялся своей массивной фигурой, невысоким ростом, но крепким сложением – плечами с широким размахом в «косую сажень» и особенно – крупными чертами лица, шевелюрой непокорных волос на подобие львиной гривы едва схваченных в кружок под поярковой шляпой.

При первом взгляде на него я ощутил радость и удовлетворение, которые бывают, когда долго бьёшься над решением какой-либо задачи, которая не даётся, возмущаешься с досады сам себя ругать и, вдруг, находишь это решение. Говорят, что Архимед в одном таком именно случае воскликнул: «Эврика!» Я был уверен, что это он – Самсоныч, а для меня – мой Самсон. Мой сосед на собрании подтвердил, что это был Василий Самсонович Уфимцев, живший на задах нашего огорода. Раньше я его не знал, потому что он жил в нижнем конце села, в северной части, а потом поселился на пустыре за нашим огородом.

По своей привычке анализировать свои переживания, я старался потом разобраться в том, как же у меня получилось такое откровение образа моего героя: то ли тут сказалось магическое влияние созвучных слов – Самсоныч и Самсон, то ли образ нашёл, наконец, своё оформление при виде Самсоныча, но вероятнее всего здесь сказалось диалектическое сочетание того и другого познавательного момента.

Раз я нашёл в Самсоныче искомый мною образ Самсона, то не мог удовлетвориться только одним видением его на сходе, а захотел подробнее узнать о его личности и его жизни. Я побывал у его домины и осмотрел его хозяйство. Я предполагал, что у такого великана и силача всё будет большим по масштабу, чем у других, но увы! Всё было маленьким: маленькая избушка с двумя окнами на улицу, крытая дёрном, маленький дворик с небольшими тёсовыми воротами, маленькие «службы» - амбар, конюшни и пр. От знакомых я узнал, что хозяйство у Самсоныча тоже небольшое: две рабочие лошади, коровка с телёнком, десять овечек, немного птицы. И всё это было от того, что у него был небольшой «надел» земли: мужику просто негде и не на чем развернуть свою силушку. Сколько он не старался «залучить» побольше земельки – это не удавалось: её расхватывали богатеи, а арендовать в «татарах» не было средств. Помню – это противоречие, вернее – несоответствие натолкнуло меня на глубокое размышление, которое привело меня в конце концов к мысли о несправедливости существовавшего тогда социального строя, дескать, сила человека сковывалась какой-то другой силой, но какой – я ещё тогда не понимал.

Моё первое признание в Самсоныче моего Самсона, очевидно, основывалось на внешних признаках сходства: на его фигуре и наличии силы. Библейский Самсон, как известно, был человеком богатырской силы: он расшатал здание, в котором «гуляли» филистимские вожди и они погибли. Сила же его была в волосах, но Далиле удалось лишить его силы, потому что она остригла ему волосы. Этот момент библейского повествования в образ библейского героя вносил новую черту: необходимость понять его с внутренней стороны, со стороны психологической. В детском возрасте такое понимание для меня было просто недоступным. Совсем другое дело было в момент моей встречи с Самсонычем: у меня был уже большой опыт жизни, обогащённый к тому же чтением таких художественных произведений, как «Отелло» В. Шекспира, «Анна Каренина» Л. Н. Толстого и др., в которых раскрывались тайники человеческих душ. Теперь для меня вопрос о том, как могло случиться, что библейский Самсон стал жертвой происков Далилы, не представлялся полной загадкой как раньше, а у меня был ключ к пониманию его психологии. Естественно, поэтому, что в характере Самсоныча искал ту же черту, которая была и у библейского Самсона. Я расспрашивал о нём у знакомых, что он за человек в быту, в жизни. Зная повадку наших мужичков иногда развернуться и показать свою «силу сильную и волю вольную», я особенно интересовался тем, как Самсоныч проявлял себя в этом отношении. Легко можно было представить по аналогии с другими мужичками, которые, бывало, когда входили в буйный раж, то били всех и всё, крушили, а если бы Самсоныч взялся за это, то он в щепы превратил бы своё хозяйство. Мне говорили, что Самсоныч никогда не злоупотреблял пьянкой, всегда выдержан и примерный семьянин. В его натуре слились сила и кротость, т. е. те качества, которые мне казались присущими и библейскому Самсону. Самсон погубил филистимских вождей, но это был акт политический, но не проявление буйной самоуправской силы, в отношениях же к Далиле он проявил качество, составным элементом которого, как я думал, была кротость. В те времена, о которых идёт речь, распространена была репродукция одной картины известного художника, на которой был изображён лев, символизирующий силу у ног женщины. Эта картина, как мне кажется, могла бы часттично символизировать характер отношений библейских Самсона и Далилы, но только частично. В характере Самсона я видел и черты Отелло – доверчивость, пока что не омрачённую ещё ревностью, и это всё при наличии чисто детской простоты души. Я предполагал это качество и у Самсоныча, но пока не имел наглядного подтверждения этому. Этим и закончилось моё знакомство с Самсонычем, точнее – мои знания о нём после первой встречи.

Прошло много лет и я увидел его в совершенно иной обстановке – после Октябрьской революции. Совершенно изменилась Теча и её жители. Здание, в которой была волость, теперь стала избой-читальней. В той части здания, где сидели писарь и писарёнок и где на столе с зелёным сукном стояло зерцало с орлом – символ самодержания, была сцена, а в большой части комнаты, где раньше производились суды, теперь стояла мебель для публики при спектаклях. На спектаклях, как я заметил при посещении одного из них, была совсем другая публика, как в дореволюционное время: в «партере» сидели те, кто раньше мальчишками и девчонками торчали у окон в попытке заглянуть в зал. Сидели раздетые в чинном порядке, семьями, смотрели, временами аплодировали. Тут я видел своих знакомых – Постниковых супругов – Андрея Павловича, Агафью Николаевну и Татьяну Павловну Клюхину и дочь её Марию Николаевну и многих, многих других. И вдруг мой взгляд упал и остановился на человеке, который почему-то снаружи, со стороны публики поднимал и опускал занавес. Всматриваюсь пристальнее и узнаю в этом человеке Василия Самсоновича. Он немного сжался в корпусе, но шапка седоватых теперь волос по-прежнему выдаётся на его голове. Приодет лучше: в тужурке военного образца, хотя и поношенной уж. Вид у него подобранный, а главное – выражение достоинства, в котором так сквозит мысль: вот смотрите – я тоже служу культуре. Когда он накручивал на руку верёвочку для подъёма занавеса, то в его жилистых и узловатых руках она казалась ниткой, и вся операция эта казалась детской, а он простоватым, по-детски наивным великаном. Я заговорил с ним, и он рассказал мне, как составилась «труппа» артистов из доморощенных талантов, которые нашлись на Горушках и Макаровке. С горечью упомянул о том, что был безграмотным и был рад, что его пригласили участвовать в спектаклях. Говорил о своих отношениях к артистам, называя того или другого ласково по имени. Я слушал и думал, какая же у тебя Василия Самсонович простецкая, но добрая открытая душа. Вот такой же, я думал, должна была быть душа и моего героя – библейского Самсона, чем наверно и воспользовалась Далила.

Так через знакомство с Василием Самсоновичем Уфимцевым мне удалось, наконец, создать образ моего героя – библейского Самсона.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 722. Л. 122-128.

Публикуется только по «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «пермской коллекции» также имеется очерк «Самсоныч» в составе «Очерков по истории села Русская Теча Челябинской области» (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 306-310 об.), который менее информативен. В «свердловской коллекции» также имеется очерк «Самсоныч» в составе «Автобиографических воспоминаний». (1965 г.). (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 395. Л. 130-153).