[Места гуляний, песни и танцы]

«Штатское место»

[1965 г.]

«Штатским местом» в кругу нашей молодёжи называлась та часть высокого берега реки Течи, которая находится против черепановской поскотины.

Оно было излюбленным местом встреч наших кавалеров и барышень из семейств сельского духовенства. Остаётся поэтому загадочным, почему у него было название «Штатское», когда частыми посетителями его были представители духовного сословия, а не представители светского общества, скажем, каких-либо чиновников. Очевидно, изобретатель этого названия хотел как-то оградить себя от причисления к духовному сословию. Позднее, немного выше на высоком тоже берегу облюбовано было удобное место для пикников духовенства, которое так и названо по принадлежности, «Поповским».

В моей памяти сохранились три поколения нашей молодёжи, а сам я относился к среднему из них. В детские годы я был свидетелем того, как наши старшие братья отправлялись на это место. Хорошо запомнился мне один из племянников протоиерея Владимира Бирюкова – семинарист Володя Ляпустин, который ещё в полдень отправлялся на «Штатское» с подушкой под мышкой и книжкой в руке. Как говорили: он устраивался в бату, и плавал по реке, читая книжку в полулежачем положении. Приходилось мне быть и соглядатаем за компанией взрослых на «Штатском» и получать первые уроки поведения в обществе молодёжи. А тем временем подошла и мне пора перешагнуть в юность и «Штатское» приобрело другое значение.

Мы никогда не договаривались о встречах на «Штатском», не приглашали туда друг друга и не назначали свиданий. Нас собирало туда солнце. Когда оно всё больше и больше склонялось к речке, а в воздухе чувствовались первые признаки свежести после утомительного дневного жара, мы стекались к «Штатскому» по одиночке, парами или небольшими группами с разных улиц нашей Течи. Мы проходили мимо нашего кладбища, под сенью вековых берёз которого покоились почившие в мире прихожане Теченской церкви. Затем мы влево-вправо входили в Теченский бор, никогда не подвергавшийся культурной обработке: с буреломом, непроходимой тайгой. Мне в этом случае всегда казалось, что в такую глушь когда-то Сусанин завёл поляков. Вспоминалось также, как мы пели когда-то: «Какой непроглядный и сумрачный лес». Казалось, что лес сжимал в своих объятиях, а запах хвои пьянил и кружил голову. И вот вдруг стена леса расступалась, врывалась маревом уходящего дня, а перед глазами возникало пространство, обрамлённое вдали березами и черёмухой. Как известно, пространство является одной из философских категорий, но мы в этом случае воспринимали его как психологическое явление: оно будило свободу духа, спокойствие на душе, то состояние духа, которое Лермонтов отметил словами «И в небесах я вижу Бога», состояние резистенции криетизма.

«Штатское место» имеет форму прямоугольного треугольника, расположенного на обрыве, западная часть которого с открытым грунтом обращена к реке, а южная сторона – на небольшой лесок, выросший в пойме реки. За леском, на обрыве расположено указанное выше «Поповское место». Площадка «Штатского места» позволяла только усаживаться в кружок 15-20 человекам. Река у «Штатского места» образовала остров, который разделял её на две. Предприимчивый мужичок облюбовал здесь место для постройки мельницы, причём в русле, примыкавшем к «Штатскому месту», устроил плотину, которая могла регулировать уровень воды, потребной для мельницы. Вода у плотины каскадом падала вниз, образуя водопад. Шум от падающей воды сливался с шумом бора настраивал на задумчивое и мечтательное настроение. До «Штатского места» доносился шум мельничных колес, вливаясь в общую гармонию звуков.

На берегу реки, который находился у поймы, всегда лежали один или два бота (долблённые лодки). Это была пристань рыболовных «судов» без всякой охраны. Здесь же одно время стояла тяжёлая громоздкая, широкодонная двух-весельная лодка Новиковская, на которой наша молодёжь совершала экскурсии вверх по реке, с трудом побеждая течение реки.

«Штатское место» было также излюбленным местом для купания юношей, а одним летом здесь была устроена купальня для жены земского начальника. В качестве пола в ней был укреплён плетенный ивовый квадратный короб, в который мы, мальчишки, запустили раков.

Самым привлекательным на «Штатском месте» было то, что с него можно было обозревать безлесную черепановскую поскотину. Мы видели как коровы, овцы возвращались вечером домой. Как возвращались деревенские труженики с полей, иногда с песнями. Мы наблюдали закат солнца, как багровый луч его медленно спускался за горизонт, а тени надвигались на усыпающее пространство. В такие минуты мы сидели на обрыве и пели наши излюбленные песни, а в их числе «Глядя на луч пурпурного заката». Со «Штатского места» мы отправлялись дальше к мостику с песнями и играми. Только поздним вечером, когда небо покрывалось ковром звёзд, мы направлялись домой с непременной песней «У зори, у зореньки», причём, доминирующим в нашей прогулке всегда было то, что связано было со «Штатским местом».

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 391. Л. 108-116 (рукопись), 119-122 (машинопись).

Находится только в «свердловской коллекции» воспоминаний автора. В «пермской коллекции» отсутствует.