Терентий Яковлевич

[1961 г.]

 

В детстве мы все деревни, пашни и луга, находящиеся близ Течи, распределяли по принадлежности их к Теченскому приходу, т. е. по отношению к Теченской церкви, на «наши» и чужие. «Наши» - это относящиеся к Теченскому приходу, чужие – не относящиеся к нему. В свою очередь и люди распределялись нами также на своих и чужих. Терентий Яковлевич по этому признаку относился к «чужим» и когда он сделался нашим «придворным» ямщиком, то возникал вопрос о том, как это случилось, что он, чужой, позднее мы сказали бы варяг, сделался таковым, т. е. нашим «придворным» ямщиком. История, т. е. хроника нашей жизни, не оставила нам прямого ответа на этот вопрос, но создала гипотезу, которая, по-видимому, давала близкий к истине ответ, а именно, что когда семейство отца Анатолия Бирюкова переезжало из Нижней, откуда был родом Терентий Яковлевич, в Течу, то он, как сосед их по Нижней, был участником перевозки и тут-то произошло знакомство наше с ним, которое имело такие серьёзные последствия для него и нашей семьи. Не обошлось тут, вероятно, и без протекции, которую ему, Терентию Яковлевичу, оказали Бирюковы при знакомстве с ним. Что ни говори, но классическое изречение «manas manum lavat»[1], сколько бы ни боролись с ним, не хотели поддаваться искоренению. И вот состоялось знакомство да такое, что и та и другая часть его, т. е. и Терентий Яковлевич и наша семья всегда имели виды и расчёты друг на друга, когда возникала мысль об отправке диаконских детей на учение: диакон был уверен, что Терентий никогда не откажется отвезти его детей в Каменский завод и в срок представить на станцию «Синарская», а Т. Я. был в свою очередь уверен, что Теченский диакон ни к кому другому, а только к нему, обратится с просьбой и перевозке его детей в Каменку. Он знал, когда это, примерно, должно быть и в соответствии с этим строил свои работы, чтобы кони ко времени были готовы. Отсюда понятно, что он вполне заслужил название именно «придворного» ямщика при семье Теченского диакона.

Теперь Терентия Яковлевича, конечно, давно уже нет в живых и как приятно сознавать, что воспоминания о нём не омрачены ничем и не приходится отступать от золотого правила «De mortius aut bene, aut nihil»[2], не приходится вступать в конфликт со своей совестью. Однако, теперь именно, когда жизнь крепко потрепала и выработала то, что А. С. Пушкин определил в словах: «но старость ходит осторожно и подозрительно глядит», теперь именно приходится отметить, сколько доверия тогда было оказано Терентию Яковлевичу, когда поручали ему перевозку детей зимой в холод, пургу, при полном безлюдьи в полях, когда можно было услышать вой волков, сам же он был чуть-чуть побольше тех, кого он вёз. Когда он зимой сидел на «козлах» и когда его запорошит снегом, то перед глазами у седоков виднеется только небольшой снежный ком, не больше. А вот ни разу не было случая, чтобы в дороге произошла какая-либо задержка и чтобы он не представил своих пассажиров во время к поезду.

[[3]]

А был однажды случай зимой очень опасный. Был буран, «не видно ни зги». До рассвета было ещё далеко. Потеряли дорогу. Вот он слез с «козел», пошёл прощупывать дорогу. Ходит, ходит, кое-как нашёл. Вывел свою пару на дорогу, решил перестроиться на езду гусём. Расчёт: передняя лошадь будет лучше чувствовать под ногами дорогу и поведёт за собой коренника, а то она в пристяжке только сбивала его с дороги. Въехали в татарскую деревню Байбускарову. По своему обычаю, свойственному, правда, всем ямщикам, по деревне Терентий мчит нас на всём маху, только поухивает, и понадеялся на переднюю лошадь, пустил без вожжей, а она увидела в одном месте открытые ворота, махом во двор, а потом в пригон. Татарская семья выскочила: шум, гам. Ладно как-то кашева ещё не ударилась. Дорогу перемело. От татар узнали, что перед нам только проехали Стефановские, решили догонять. Вывел Терентий свою пару на дорогу, привязал вожжи к козлам, сам сел верхом на переднюю, на козла посадил татарчёнка, чтобы он показал дорогу за деревней. Въехали в Красноглазову, русскую деревню. Мчит нас опять Терентий по деревне, только поухивает. Стали спускаться с горки. Хвать: нет ни передней, ни Терентия. Коренник остановился. Смотрим: Терентий вылезает из-под насевшего коренника и поднимает переднюю. В Каменку приехали поздно, а на завтра к шести утра он всё-таки аккуратно доставил на станцию. Обязательство выполнено.

Как у ямщика, у Т. Я. были очень ценные для этого качества: во-первых, он умел подбирать для этого подходящих лошадей, выносливых в беге на дальнее расстояние и, во-вторых, он знал, какой строгий режим нужно соблюдать в пути. Зимой он приезжал за нами в Каменку накануне встречи на вокзале. Ночью кони отдыхали, он давал им полный рацион корма: овёс, сено, поил их вволю. Утром в шесть часов встреча на вокзале, выволакивал из кашевы тулупы, которые мы одевали, саживал в кашеву, подтыкал одеяло, кошму, садился на козла и мчал. Да, именно мчал. Завод лежит в котловине, и он уже в него не заезжал, а горой правил на дорогу за Каменку. Дорога зимой за заводом по направлению к Красноглазовой была с большими ухабами, такими, что лошадь и кашева почти скрывались с глаз. Это объяснялось тем, что место было открытое, наметало большие сугробы снега, а по этой дороге в завод подвозили руду, а иногда на встречу попадались длинные обозы с пшеницей, которую везли на продажу в Каменку. В этих случаях Т. Я. пускал лошадей галопом по обочине дороги. Следовала команда: «Эй вы, соколики!» И «соколики», пурхаясь в снегу, мчали, поднимая вихри снега. В холодную погоду Т. Я. время от времени, прогнав 10-15 вёрст, останавливал своих «соколиков», подходил к каждой, закрывал морды их тулупом, оттаивал и отбрасывал нависшие сосульлки, а потом опять: «Эй вы, соколики!» И «соколики» пошли. Примерно на средине пути была татарская деревня «Иксанова». Здесь заезжали пить чай и греться к богатому татарину Карыму часа на два. Здесь Т. Я. ставил под сарай своих «соколиков», закидывал их тулупом, ослаблял упряжь, но не распрягал совсем, давал им овёс, но пить не давал. У Карыма было три жены и три дома. При нём они были поочерёдно. Был он добродушный татарин и привык уже к тому, что мы к нему заезжали. Иногда шутили над ним, говорили, чтобы он заставил самовар ставить апайку помоложе. Он разъяснял, что порядок нарушать нельзя: как уж придётся, так и получайте. Домой нас Т. Я. привозил, примерно, к 6-7 часам вечера. С вечера давал коням корм, а, примерно, в полночь давал питьё до отказа. Таков у него был зимний режим в дороге для лошадей. Летом его «соколики» не имели уже такой резвости, как зимой: польски́е работы, особенно пахота, даром не проходила, но к поездкам он их подкармливал.

На Каменский завод из Течи можно было ехать по двум направлениям: через Кирды и через Нижнюю. И в том и в другом случае приходилось проезжать через одни и те же татарские деревни: Акирову, Байбускарову и Иксанову. В зимнее время Т. Я. предпочитал дорогу через Нижнюю, а летом – через Кирды. Из Течи обычно выезжали часа в 4-5 и зимой только в 9-10 часов проезжали через Байбускарову. Деревня уже была, как говорили у нас, «вставши», на улицах толпились татарчата, злые псы рвались с лаем на проезжающих, а Т. Я. знай поухивал и с шиком гнал на «соколиках». Такова была ямщицкая манера: между деревнями можешь ехать «на присталях», а по деревне – с шумом, уханьем: «знай наших». Так и когда к дому подъезжали из Каменки, кони уже устали, а проехать по Тече и к дому подъехать надо с форсом, особенно летом, когда ещё было светло и люди выскакивали из домов смотреть, кто едет с колокольцами. Тут уже Терентий распнись в лепёшку, а покажи себя. И он мчал, а против дома протоиерея возьмёт да ещё ухнет: вот тебе – смотри, как надо возить диаконских ребят. Возил он нас и весёлыми и грустными. Встреча на вокзале радостными, весёлыми и сам был радостным. Разговоры начинались бесконечные: как то, как другое. Отвозил грустными и сам был задумчивым и грустным: упакует все наши вещи по разным местам коробка или кашевы, поможет усадить нас, снимет – летом поярковую шляпу, а зимой шапку, перекрестится, садится на «козла» и трогает своих «соколиков». В «Каменке», чтобы не проспать и не опоздать к поезду, чуть дремлет, не спит, будит нас и в глубоком молчании отвозит на вокзал. Приехали на вокзал, поснимали все тулупы, уложил он это всё в кашеву, началось прощание: иногда тут же, распрощавшись «за ручку», садится и направляется домой, а иногда – дождётся отхода поезда, посадит в вагон и идёт к своим «соколикам». Сколько же в этом маленьком мужичке было доброты и врождённого благородства, деликатности: ни одного грубого слова, внимательность, предупредительность. Кто и что его воспитывало?

Жил Т. Я. в Нижней неподалёку от церкви. У него была небольшая избушка. Жили двое с женой. Сеял хлеба он, как видно, немного: силы не было, но жили не плохо. Иногда зимой во время каникул, когда время было нечем занять, вдруг кому-нибудь из нас взбредёт в голову мысль: «Едем к Т. Я. в гости» и отправились. Повидались, напились чаю и домой.

Теперь трудно вспомнить, когда он отвозил меня в Каменку в последний раз, но было это уже в мои студенческие годы, когда я в его представлении был уже «барином». Но он и теперь ещё живым стоит передо мной: маленький, в поярковой круглой шляпе, в плисовых шароварах и серой рубашке, в больших сапогах; у него бородка клинышком, карие добрые глаза и тихий голос.[4] Так и кажется: сядет он на «козла» бочком, возьмёт вожжи и скажет: «ну, «соколики» с Богом!» Да будет тебе земля лёгкой, наш «придворный» ямщик, Терентий Яковлевич!

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 252-258 об.

Находится только в «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «свердловской коллекции» отсутствует.

 

[1] manas manum lavat – по-латински рука руку моет.

[2] De mortius aut bene, aut nihil – по-латински «О мёртвых хорошо или ничего».

[3] Из очерка «Терентий Яковлевич» в составе «Очерков по истории Зауралья» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «Терентий Яковлевич обыкновенно приезжал к нам с вечера, чтобы пораньше на утро выехать. До Каменки нужно было проехать 75-80 вёрст засветло, а под вечер при въезде в неё можно было нарваться на хулиганские выходки заводских парней и, чтобы избежать этого, приходилось выезжать из дома чуть свет. Терентий едва ли спал в эту ночь: он был около лошадей – то сено давал им, то овёс. Он же и будил всех, чтобы готовились к выезду. Памятны нам эти ранние выезды из дома: летом ещё ничего, а зимой – холод, полоз у саней скрипит и вызывает тошноту. Не весело, но каким предупредительным был в этом случае Терентий: зимой всех укутает, подоткнёт одеяло, проверит упряж ещё раз, покрестится, прыгнет на козла и поехали. Любимым выражением его было: «Эй, вы, соколики!». Зимой, когда кони отдохнут от тяжёлой летней работы, Терентий придерживался стиля ямщика-ухаря: запустит лошадей вёрст на 10-15 «на рысях», потом остановит, погреет у каждой из них морду, прикрывши тулупом, оборвёт сосульки, образовавшиеся на волосах у ноздрей, сядет на облучёк кашевы и опять: «Эй, вы, соколики!». Зимой с большим снегопадом дорога между Каменкой и Красноглазовой была изрыта и в глубоких рытвинах: кашева всё время ныряет: то опускается, то поднимается, а мы сидим и видим, как Терентий то висит над нами, то падает в бездну. Его берёт нетерпение и как только выберется на ровную дорогу, опять слышим: «Эй, вы, соколики!» Бывало и так, что навстречу попадётся длинный обоз: или с рудой, или с зерном на продажу каменским скупщикам для отправки за границу. Дорога узкая – в одну колею. Тогда Терентий взмахнёт кнутом, крикнет своё «соколики» и пустит коней галопом в заснеженное поле. Они поднимут снежную пыль, мчатся иногда с версту, пока выберутся на дорогу. Терентий остановит, сотрёт снег с их морд и опять «соколики» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 722. Л. 131-132.

[4] Из очерка «Теретий Яковлевич» в составе «Очерков по истории Зауралья» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «У Терентия бросался в глаза его миниатюрный рост и вообще слабое физическое развитие: он был мужичок с ноготок. Казалось, что рост его остановился в 14-15 лет, а потом подклеили ему чёрные усы и бородку, подстригли ему волосы в кружок, надели на голову летом поярковую шляпу, зипун и сапоги, а зимой – шапка-ушанка, тулуп и пимы, и получился мужик. Может быть, от того, что ему хотелось казаться большим, солиднее, он зимой надевал на голову малахай, целое аистово гнездо, как теперь вошло в моду наших щеголих, а летом сапоги, в которые мог вложить Пётр Великий свою державную ногу» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 722. Л. 129-130.

 


Вернуться назад



Реклама

Новости

30.06.2021

Составлен электронный указатель (база данных) "Сёла Крыловское, Гамицы и Верх-Чермода с ...


12.01.2021
Составлен электронный указатель "Сёла Горское, Комаровское, Богомягковское, Копылово и Кузнечиха с ...

30.12.2020

Об индексации архивных генеалогических документов в 2020 году


04.05.2020

В этом году отмечалось 150-летие со дня его рождения.


03.05.2020

Продолжается работа по генеалогическим реконструкциям


Категории новостей:
  • Новости 2021 г. (2)
  • Новости 2020 г. (4)
  • Новости 2019 г. (228)
  • Новости 2018 г. (2)
  • Flag Counter Яндекс.Метрика