В театре*

У семинаристов было своё, особенное отношение к театру. Трудно определить его одним словом, можно лишь описать его. Иногда это отношение передавалось по традиции до того момента, когда кому-либо удавалось самому познакомиться с театром и артистами. Так, автор сего задолго до знакомства с пермским театром в натуре со слов своего старшего брата уже заочно кое-что знал или вернее сказать слышал о нём.[1] Он знал, например, о том, что в пермской опере одно время пел знаменитый баритон Круглов. Знал о том, что он особенно хорош был в «Демоне».[2] Знал даже такую деталь о нём, что он одевался по-простонародному – носил шаровары и косоворотку. Знал, наконец, о том, что он рано умер и что весь город провожал его в последний путь. Ему были известны некоторые музыкальные отрывки из опер, например: «Дует Лизы и Полины», «В старину живали люди», «Близко города Славянска», «Мой миленький дружок» и др. Рассказы о театре, опере, артистах – всё это со слов других преподносилось в романтическом духе и создавало в душе у слушателя какое-то благоговейное отношение к этому очагу культуры. Поэтому при первом же знакомстве с городом одним из первых желаний было узнать, где театр и каков он из себя.

После этого легко можно представить, с каким настроением юноша-семинарист отправлялся в первый раз в театр, каковы были его первые впечатления. Здесь всё возбуждало и питало его романтическое воображение.[3] Особенно сильное впечатление у него оставалось от оперы, потому что пение было той стихией, с которой ему приходилось иметь дело с детских лет. В этом именно пункте – в искусстве пения – у него, у семинариста было специфически семинарское впечатление, какое не могло быть, например, у гимназиста. Вот почему семинаристы были особенными поклонниками и ценителями оперы. Вот почему семинарский хор исполнял на своих вечерах оперные хоровые вещи, как, например, «Ноченьку» из «Демона» Рубинштейна, «Как во горнице светлице» из «Русалки» Даргомыжского, «Хор жрецов» из оперы «Аида» Верди и др.

В семинарии в разные периоды её существования всегда находились певцы, которые отдавали дань оперным ариям. Известно, например, что в своё время наш уважаемый врач и педагог П. Н. Серебренников исполнял на вечере арию Валентина из «Фауста» Гуно, а в первом десятилетии текущего века в семинарии была целая плеяда певцов, как-то: Шестаков Пётр[4], Чирков [Аркадий], Иваницкий [Пётр], Свешников[5] и др., которые на вечерах в семинарии и в других уч[ебных] заведениях показали высокий класс исполнения оперных вещей. В большом почёте у семинаристов был сборник песен Карасёва, из которого они часто пели хор паломников «Во Иордан-реке мы от грехов омылись», «Ах ты, сердце», «Не проснётся птичка утром» и др. хоровые вещи из опер. Такие хоровые песни, как «Гой, ты Днепр» из «Аскольдовой могилы» Верстовского[6], «В бурю, во грозу» из оп[еры] Глинки «Иван Сусанин»[7], «Славься», «Разгулялися, разливалися» были любимыми в репертуаре сельской интеллигенции в основном состоящей из семинаристов. Наши отцы с азартом пели «В старину живали деды» и «Заходили чарочки по столику» из «Аскольдовой могилы». Отцы и дети часто вспоминали при встрече оперу: одни о своём прошлом увлечении, другие – о новых операх, но для них и других Глинка, Даргомыжский, Рубинштейн были любимыми композиторами.

В период нашего обучения в семинарии (1902-1909 гг.) мы видели в театре много опер, в числе их были: «Аскольдова могила», «Руслан и Людмила», «Иван Сусанин», «Русалка», «Борис Годунов», «Князь Игорь», «Евгений Онегин», «Пиковая дама», «Садко», «Севильский цырульник», «Галька», «Фрадиаволо», «Вертер», «Фауст», «Миньон», «Тане» и др.

Излишне говорить о том, что любимыми были оперы П. И. Чайковского. В течение нескольких лет[8] в Перми работали оперные труппы под антрепризой А. А. Левицкого. В окнах магазинов на Сибирской улице всегда во время сезонов выставлялись фотоснимки с оперных певцов в различных ролях. В каждом сезоне были у семинаристов свои кумиры. Большими поклонниками семинаристов были теноры, особенно лирические. Так, на славе были лирические тенора: Хлюстин, Саянов, Комиссаржевский. Большой популярностью пользовался в Перми драматический тенор – Борисенко, коронной вещью которого была партия Элеазара из оп[еры] «Дочь кардинала» Галеви.[9] Из оперных певиц были на славе: Девос-Соболева, Позднякова, Калиновская, Осипова и др., из них первая вышла замуж за пермского инженера Соболева.[10] Приходилось семинаристам быть иногда свидетелями трагедии своих любимых певцов – потери ими голоса. Так, через два сезона в пермской опере вновь появилась артистка Позднякова, которая пользовалась раньше неизменным успехом. Все поклонники её таланта приготовились к восторженной встрече, и, увы! Они были полностью разочарованы: певица уже потеряла голос. Тоже было с тенором Саяновым. В одном сезоне он был в труппе оперных певцов в Казани. Пермяки подготовились по-прежнему встретить своего любимого певца, но, увы! Он уже был без голоса и после первого дебюта больше не появлялся на сцене.[11] Sic transit gloria mundi![12] Своим любимым певцам семинаристы иногда приписывали разные небылицы. Так, из года в год передавали, будто бы те или другие артисты пели в церкви женской гимназии «Разбойника [благоразумнаго]» Воротникова.[13] На поверку же оказывалось, что это было только вымыслом.[14]

В течение нескольких лет в Перми опера чередовалась с драмой, а именно: с осени была опера в Перми, а в Екатеринбурге – драма, а потом они менялись, и драма переезжала в Пермь. Семинаристы отдавали должную дань и драме и здесь были любимые артисты: Шорштейн, Хохлов, Пинский, Тинский, Плотников; артистки: Попова, Велизарий и в одном сезоне была молодая девушка Лола, кумир наших меломанов. В театре шли пьесы А. Н. Островского, Л. Н. Толстого «Власть тьмы», Горького «На дне», Андреева «Анатэма», Метерлинка «Синяя птица»[15], Чехова «Вишнёвый сад», Дядя Ваня». Много шума наделала пьеса Протопопова «Чёрные вороны», в которой были выведены иоанниты, поклонники Иоанна Кронштадтского.[16] Одно время в моде была пьеса «Шантеклёр» Росстана.[17]

Семинаристы принимали участие в театральной жизни. Так, когда были чествования артистов бенефисы – то подносили адреса. Поклонники участвовали в проводах артистов. Как курьёз нужно отметить и то, что были и такие поклонники театра, которые принимали участие в постановках в качестве статистов.

Знакомство с театром у некоторых семинаристов начиналось с посещения верхнего яруса – «райка» или «парадиза»[18], переходило со времени ознакомления с устройством театра в проникновение в ложи через «пяташника» (капельдинера).[19] Позднее семинаристы обычно покупали ложу на целую группу.[20] В театре семинаристы были представлены своему собственному надзору, и не было случая, чтобы поступила на их поведение в театре какая-либо претензия. Бывали случаи, что из семинарской ложи неслись слишком громкие аплодисменты и вызовы, но это было в порядке вещей. Бывало иногда так, что братва заранее уговаривалась так: «давайте, ребята, сегодня вызывать Попову», - и ложа содрогалась от возгласов: «Попова, Попова!!».

У семинаристов была библиотека с либретто опер, которая по наследству передавалась «от поколения к поколению».

Любопытно, что один из меломанов-семинаристов – Павлинов Серга[21] в наши времена после окончания семинарии был театральным репортёром и выступал на страницах «Пермских Ведомостей» с обзорами театральных постановок.

Когда в 1904 г. был вечер, посвящённый А. П. Чехову, в театре выступали с речами представители от различных школ города. От семинарии речь держал Александр Ильич Анисимов.

Как относилось семинарское начальство к посещению семинаристами театра? Это отношение определялось тезисом: «в театре вместе с молоком юноши могут проглотить и что-либо ядовитое», но … препятствие и запрещение может повлечь ещё худшие результаты, ergo[22]… Начальство препятствий не чинило, а в некотором отношении даже шло на встречу. Так, в изъятие порядка уходящим в театр отпускались обеды и ужины досрочно. Был момент, когда можно было бы наложить на посещение театра veto.[23] Это когда шла пьеса «Чёрные вороны», но времена были тогда такие, что для veto у начальства уже не было силы.

Итак, какую же роль играл театр в жизни семинаристов, и какие отношения у них были к театру?

Театр по существу был для семинаристов отдушиной от их замкнутой жизни. Через него, как через окно, они шире смотрели на окружающий мир. Театр, несомненно, помогал им освобождаться от некоторых чисто бурсацких черт, которые появлялись и развивались у них от замкнутой общежитской жизни. Особенная заслуга оперы заключалась в том, что она раскрывала такое богатство музыки, которое для питомцев семинарии, природных певцов и любителей пения, было усладой на всю жизнь. Театр был светочем для семинаристов-юношей, с ним были связаны лучшие воспоминания юношеских лет.[24]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 170-174 об.

*В «свердловской коллекции» воспоминаний автора отсутствует.