ВСТРЕЧА

(«Жизнь прожить – не поле перейти» - пословица)

20 декабря 1969 г.

В жизни иногда бывают случайные встречи... Непредвиденные... Незапланированные... Встретились, на минуту задержались, обменялись короткими речами, разошлись, и встреча канула в вечность. Но бывает и так, что встреча была случайная, а что-то в ней зацепилось, прильнуло, и она повлекла другие встречи. Так снежный ком, чем больше его катить, растёт, растет; или на дереве появится среди других веточек маленький бутон, а из него разовьётся ветка в среде многих других веток. Если перевести это явление на язык психологии, то можно сказать: на душе отложится какая-то чёрточка, а она разовьётся в рубец. Подобная встреча произошла у меня с одной девушкой. ... Случайная, незагаданная, незапланированная.

Это произошло в г. Загорске[1], по старой привычке именуемом иногда «Сергиевым Посадом». До сих пор в этом городе притягательной силой внимания и интереса является Троице-Сергиевская Лавра, преобразованная теперь в заповедник.[2] По разным мотивам приходят в неё люди: верующие поклониться мощам преподобного Сергия и помолиться; историки – обозреть исторические памятники старины; художники – полюбоваться художественным творчеством древне-русских мастеров архитектуры и изобразительного искусства. Меня же сюда привлекала вся прошлая моя судьба, в которой представлены были все указанные выше моменты. Как-то в беседе о моём желании побывать в Лавре узнала одна из знакомых мне женщин, уроженка Загорска, имеющая там родню, и предложила свозить меня туда, да, буквально, свозить, т.е. с опекой в дороге. Так, в апреле 1967 г. я оказался в Загорске. Мы, т. е. я и моя знакомая с мальчиком, зашли сначала к старой сестре её, которая жила ближе к вокзалу. Состоялось моё знакомство с хозяйкой дома и её дочерью. Мы сидели в гостинной комнате и вели летучий разговор, какой всегда бывает у только что познакомившихся людей. Я был гостем, а у русских людей, известно, что это значит. Хозяйка дала знак своей дочери приступить к подготовке чая и, сидевшая рядом со мной девушка: стройная и крепкого сложения, приступила к сервировке стола. Мы продолжали беседу с её мамашей, а я внимательно следил за ритмичными спокойными движениями девушки. Она «священнодействовала». Иногда она на какую-то секунду останавливала движение своих рук, как будто что-то соображала, производила перестановку предметов на столе, и это было похоже на то, как составитель пасьянса переставляет карты для решения поставленной им задачи. Казалось, девушка вспоминала что-то из обучения этому мастерству своей матушкой и старалась точно следовать преподанному ей уроку. Легко можно было подметить, что девушка являла собой, всеми чертами своего облика тип чистокровной русачки (Светлана – Жуковского, Татьяна – Пушкина): у неё было открытое русское лицо, серые с поволокой глаза, русые с явными следами химической обработки волосы. Ритмичные движения рук и всего корпуса, спокойное выражение глаз указывали на характер девушки, очевидно, твердый и настойчивый.

Итак, я был гостем. Кто не знает хлебосольства русских людей! И. А. Крылов в своей басне «Демьянова уха» показал изнанку его, которая сформулирована была потом в словах: «Гость – мученик». Меня тоже прилежно угощали, но я нет – не чувствовал себя мучеником в присутствии приветливой хозяйки и её миловидной дочери.

Двухчасовое обозрение исторических памятников Лавры утомило меня и когда апрельское солнце уже скрылось за горы и две мои спутницы – тётка и племянница – двинулись к конечной остановке в Загорске, к домику матери моей Свердловской спутницы. Было довольно грязно и ноги скользили, поэтому меня подпирали с той и другой стороны крепкие женские руки. У меня было такое впечатление, что я не шёл по земле, а меня несли, причём то и дело раздавалась команда: «держитесь, держитесь». Особенно у самого домика нужно было перейти через дорогу, и меня, почти как на руках, перетащили через неё мои спутницы. В доме я испытал уют семейного очага. Вспомнились детские годы, когда вот также меня окружала наша семья в тихие вечерние часы. Чувствовалась только однобокость состава семьи: сильный пол представлен был только двумя полярными точками – юным, ещё ребенком и сильно постаревшим человеком при четырёх персонах женского пола. Вся обстановка указывала на то, что для гостя был устроен приём: во главе стола сидела хозяйка дома, старушка из тех, которые всегда возбуждают участие к себе. Между ней и её дочерью, моей свердловской спутницей, по боковой, сидел я в полном сознании того, что сижу на почётном месте. Две семейные идиллии дополнял уют домашнего очага. На коленях моей соседки по столу сидел мальчик. Мне никогда раньше не приходилось видеть такой картины любви ребенка к матери, какую я наблюдал теперь. Нет, мальчик не сидел, а всё время обнимал, целовал, гладил её волосы и что-то шептал. Кто-то из присутствующих сказал, что он целый день ждал возвращения мамы из Москвы, то и дело поскакивал к тому или другому окну в надежде видеть её возвращающейся домой и теперь всю энергию своего сердца изливал в своих детских ласках. Это достойно кисти какого-либо великого художника или скульптора. Сам великий Мурильо[3] в своей Секстинской мадонне [не] смог передать тех красок, которые даёт сама жизнь. В некотором отдалении от стола, в стороне выхода, сидела девушка, а на коленях у неё была девочка, дочь одной из дочерей хозяйки дома, присутствующей рядом с ней. В таком сочетании девушка, уже готовая стать матерью, и девочка, свидетельница осуществлённого кем-то материнства, всегда есть что-то пророческое: если о первой матери с мальчиком на руках можно сказать, что она мадонна, то о второй, что она будущая мадонна. Таков закон жизни.

Шла непринуждённая беседа на семейные темы. Но вот девушка стала собираться домой. Подавая мне руку, она, как показалось мне, подчёркнуто, в духе известного песенного выражения «И кто его знает, на что намекает» она сказала «до встречи в Свердловске». У меня возникли туманные предположения о значении этих слов на основании того, что мне известно было об этой девушке, об её планах на ближайшее будущее из рассказов о ней её тетки. Однако точный смысл их стал ясным, когда она, тётка, сказала мне, что девушка надеется на меня, на мою помощь при поступлении в Свердловскую зубоврачебную школу. Надежда эта у неё, очевидно, появилась в связи с тем, что я как-то проговорился о своих связях с этой школой.

Открытие тёткой девушкиного секрета о том, что она имеет какие-то виды на меня – надежду, подтолкнули мой мозг на усиленную работу, как это могло быть, когда я не подавал никакого повода к этому. Раскрывая диалектику этого чувства, я упёрся в известную триаду, в которой слово надежда играет роль среднего компонента: вера, надежда, любовь. Это привело меня к мысли, что девушка усмотрела, очевидно, во мне что-то такое, что позволило ей уверовать в меня, а отсюда и надежда. Поверить, уверовать в человека. Это неотъемлемая черта нашей современной молодёжи, проявление её открытого характера. Мой мозг работал с быстротой электронной вычислительной машины и где-то в нём я уловил категорическое: ты должен помочь этой девушке, а психологически это отложилось в душе как idée fix.[4] Так, завязалcя психологический узел, который, как пружинка, вёл меня.

То обстоятельство, что девушку постигла неудача при попытке поступить на учение в Московскую зубоврачебную школу, о чём мне рассказала её тетка, настораживало меня, а также то, что девушка последние три года учение проходила без отрыва от производства, ни то, что в её теоретическом балансе не всё на уровне, какой требовался от поступающих в школу вышеуказанного типа в Свердловске. Мне удалось устроить девушку на подготовительные курсы для поступления в ВУЗ. «Козырями» у девушки на этот случаи были три года практической работы в мед[ицинском] учреждении и очень лестный отзыв о её работе в бригаде коммунистического труда. Образно выражаясь, в её руках была «ариаднина нить», которая вела её по лабиринту экзаменов к цели. Но московский опыт говорил о том, что эта нить может выпасть из рук и не сыграть своего назначения. Мне представилось, что девушке нужно помочь не затеряться среди других, и я принял решение поддержать её в этом отношении. Я буквально ходил по пятам экзаменационной комиссии, что[бы] фиксировать её внимание на несомненных достоинствах девушки. Когда прошёл экзамен по сочинению, я на другой же день осведомился у ответственного секретаря об оценке её сочинения. Он сообщил мне, что работа её признана очень плохой, но я ему указал на список с опубликованными оценками, где было помечено «посредственно». У меня осталось впечатление, что ответственный секретарь просто спутал её с кем-то. Он, очевидно, сам признал это и заявил: «передайте ей, чтобы она готовилась химию сдать на пятерку». Я сам когда-то занимался проведением вступительных экзаменов для поступающих в ВУЗ и попросил посмотреть работу девушки. В сочинении её оказалась досадная ошибка в слове «апатия». Что говорить, она, конечно, свидетельствовала о каком-то недостатке в развитии девушки, но в общем плане – развития темы, в стиле изложения – сочинение можно было оценить где-то между 3-мя и 4-мя (3 ½).

Мы сидели с девушкой около учебной части, и я ей сообщил о предложении ответственного секретаря по проведению экзаменов. Девушка реалистично призналась, что для неё это будет непосильным.

Были мучительные минуты сомнения в том, что я не оправдаю доверия ко мне девушки – веры в меня. Когда на другой день девушка сообщила мне о том, что ответ её по химии оценили четверкой, что мои усилия помочь девушке были не напрасными, что признала и она.

Я разделял её радость по поводу зачисления в школу. Нет!

Я не жалею, что произошла эта встреча, хотя она была заботливой и под час, нервной. Я верю в то, что эта девушка будет хорошим зубным врачом, и я желаю ей счастья в жизни. Конечно, я не чужд эгоизма и хотел бы, чтобы девушка тоже сохранила хорошую память об этой встрече.

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 391. Л. 15-27 об. (рукопись), 28-33 (машинопись).