Каникулярное время в общежитии*

20-е декабря – день отъезда семинаристов на рождественские каникулы. Вся жизнь в этот день была сосредоточена в гардеробной, где укладывались вещи в чемоданы, и в прихожей, через которую отъезжающие один за другим выходили из главного корпуса семинарии. Два человека из обслуживающего персонала особенно возбуждены были в суматохе в это время: сторож гардеробной, из-под охраны которого уходили вещи, и наш швейцар Яша, провожавший отъезжающих и, по обычаю, напутствовавший их добрыми пожеланиями. Необычная картина в этот день была у парадной двери семинарии: то и дело подъезжали свободные экипажи – парами и тройками – вбирали в себя пассажиров и стремительно отправлялись в разных направлениях. Их сменяли извозчичьи экипажи, в которых садились по два-три человека, и рысаки мчали их на вокзал. По железной дороге в основном отправлялись зауральцы: камышловцы и екатеринбуржцы. Их обычно набиралось такое количество, что они заказывали для себя отдельный вагон до Екатеринбурга и управление жел[езной] дороги охотно удовлетворяло их просьбу.

Закрылась дверь за последним отъезжающим, и семинария погрузилась в тишину и безлюдье. Только небольшая группа в десять-пятнадцать семинаристов оставалась в общежитии. Кто они? Большую часть из них составляли зауральцы, те, для кого поездка домой на три недели составляла материальные затруднения, да ещё те из жителей Прикамья, для которых поездка связана была с водным путем.

Какие перемены в жизни в общежитии испытывали оставшиеся в нём на рождественские каникулы? Прежде всего, заметно ощущалась разрядка нервной системы. Вероятно, так себя чувствовали люди, которых захватил шторм на море или на большой реке, после перехода на шпиль. Одно освобождение от ежедневной власти звонка, власти по часам регулирующей жизнь, переживалась так, как бы снял с себя ношу и присел отдохнуть. Вместо двадцати звонков оставались только звонки на обед и ужин. И странное дело: привычка жить по звонку так въедалась в быт, что на первых порах чувствуешь себя как бы лишённым ориентира. Второе, что испытывалось в изменившейся обстановке, это то, что как-бы всё стало интимное: интимнее отношения начальства к оставшимся и отношения последних к начальству и ко всем другим, с кем приходится соприкасаться: к Яше, Кириллу Михайловичу и т. д. Из внешних перемен, прежде всего, бросалось в глаза пустота в классах, коридорах и особенно в столовой, где раньше заполнялись 12-15 длинных столов, а теперь оставался только один, за который садились люди из разных классов. Это обстоятельство позволяло вступать в знакомство с теми семинаристами, с которыми раньше не было повода знакомиться. Какое богатство свободного времени теперь было у оставшихся! Сколько времени для прогулок на воздух, для посещения музея, театра, читальни, библиотеки! Необычным было присутствие на богослужении не в рядах, а на положении свободном. Одно чувствовалось, как недостаток: нет хора. Зато у оставшихся обнаруживались скрытые таланты: находились певцы и составлялся так называемый «левый» хор. Предоставлялась большая возможность слушать хоры в других церквах.

Было во время одних каникул два вечера, можно сказать, семейного характера: один в епархиальном училище, где тоже оставалось небольшое количество учениц, а другой – в семинарии. Обменялись вечерами, причём вечера были с угощением, что и делало их похожими на семейные. Наш Кирилл Михайлович не ударил лицом в грязь: были чудесные мясные пирожки и что-то вроде коржиков. В таком виде, в общих чертах, протекала жизнь в рождественские каникулы у семинаристов, оставшихся на них в общежитии.

Иначе, а именно значительно разнообразнее и богаче впечатлениями была жизнь оставшихся на пасхальные каникулы. Михаил Васильевич Попов как-то ухитрялся сохранять на пасхальные каникулы хор, и это в основном всё определяло содержание этих каникул. Две недели сплошного торжества церковной музыки, величия религиозных песнопений – вот в сущности всё то, что на этих каникулах было главным. Страстная седмица – это сплошное торжество песнопений протоиерея Турчанинова. Его «Чертог», «Вечера Твоего тайныя», «Тебе одеющегося» - бессмертные шедевры священных песнопений. Вся страстная седмица представляет постепенное нарастание чувств, высшим средоточием которых является Великое стояние в четверг и всенощная в страстную пятницу.

Во время этой недели шла усиленная подготовка пасхальных украшений. Коридор, соединяющий главный корпус со столовой полон пихтовых ветвей. Разложены конструкции, в стенки которых вплетаются пихтовые ветви. Из этих конструкций будет построена потом ниша перед входом в церковь и на площадке у церкви будет устроен фонтан. Готовятся гирлянды из пихтовых ветвей, которыми будут украшены стены коридора. Готовятся гирлянды из искусственных цветов, которыми будут украшены иконостас и отдельные иконы. Готовятся фонарики из цветной бумаги, которые будут развешаны по стенам в коридоре с горящими в них свечами.

Хор усиленно готовится к Пасхе. Спевки чередуются с очередными богослужениями. Все безотказно заняты на подготовке к Пасхе. Так проходит первая неделя каникул.

Природа между тем уже оживает. В семинарском саду и в сквериках сошёл снег. Бегут ручьи. На пригорках начинает подсыхать.

Особые заботы у Кирилла Михайловича.

И вот наступает Пасха. Поток новых песнопений, величественных, торжественных, утверждающих величие бессмертия. Все украшения в полной красоте и блеске ласкают взор. В слове Иоанна Златоуста все верующие приглашаются на «пир веры». Утверждается победа над смертью. «Христос воскресе!» и ответное слышится повсюду: «Воистину воскресе!»… Но дух Ивана Карамазова коснулся некоторых душ юношей – семинаристов. Один из них уже отказывался причащаться на страстной неделе под предлогом, что он не хочет быть кровопийцей, принимая при причащении тело и кровь Христовы. Были трое юношей, которые святотатствовали в страстную седмицу: покушали колбасы.

Влияние шло и из преподавательской среды. Когда семинаристы по установившемуся обычаю после пасхальных каникул однажды приветствовали одного из молодых своих преподавателей словами: «Христос воскресе!» - он ответил: «Разве?».

Так именно во время пасхальных каникул в душе некоторых семинаристов скрестились в борьбе вера и неверие. Как разрешилась эта борьба в дальнейшем, это – тайна их душ.

Чем бесспорно хороши были каникулы в общежитии, то это тем, что ученическая библиотека безотказно снабжала оставшихся в общежитии на каникулы книгами – читай вволю! В театр можно было ходить сколько угодно. Одно было не понятно: почему среди семинаристов не развит был спорт, например, бегание на коньках, а это так было бы хорошо на время каникул. Что касается бытового обслуживания во время каникул, то оно было хорошим, особенно на Пасхе, с этой стороны мы должны быть благодарны нашей семинарии: она была для нас настоящая alma mater.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 166-169 об.

*В «свердловской коллекции» воспоминаний автора отсутствует.